Мои рассуждения имеют порой философский, психологический и исторический характер. Это своего рода моё личное отношение к различным вещам, впечатления от тех или иных событий, происходивших вокруг меня.
Каждый из читателей моей книги сможет найти что–то свое, знакомое, что придаёт определенную значимость этому труду. Он затрагивает важнейшие проблемы, которые сегодня волнуют многих из нас.
Моя книга посвящена учителям гимназии и лицея села Твардица Тараклийского района, это моя маленькая благодарность тем людям, которые своим трудом и знаниями формировали во мне личность.
В благодарность вам, мои дорогие учителя!
Думиника Иван
В поисках
I. Ищущий путь
Каждый человек живет в неизведанном пространстве, в нем он передвигается на ощупь, двигаясь к лучу света, который виднеется вдали. У каждого свой особый луч, луч который освещает человеку путь всё дальше в неизведанное. Открывая неизведанное, человек познаёт настоящее, Для кого-то движение покажется бессмысленным, и это, в свою очередь, может привести его в тупик. Но дороги назад нет. Пусть трудится тот, кто хочет, а не тот, кто мечтает - главный аргумент человека зашедшего в тупик. Но, придя к тупику, он приложил усилия, а, значит, его усилия были бессчетны или он не обратил должного внимания на что-то действительно важное, проходя по тёмному пути, не оглянулся. Ошибка его в том, что он строго следовал к свету, не признавая ни поворота, не остановки. Он не задумывался: вдруг он выбрал не тот свет или по ошибке забрёл не туда. Самое страшное, что, когда человек осознаёт это именно в процессе ходьбы, у него возникает паника: «Что я сделал?». Но жизнь испорчена - назад дороги нет, ведь луч света светит только вперёд, оборачиваясь назад, человек видит только темноту. Ему боязно начать все сначала, да и как он начнет, если нет дальнейшей цели. Ему незачем жить - он не оправдал свои надежды.
Но не следует радоваться и тому, кто нашел свой путь в жизни. Ведь жизнь это пружина, у которой ржавые концы. Прав был Гаутама определявший жизнь как переходной период. Но перейдя к новой жизни человек, не начинает всё сначала, он продолжает незаконченное. Неосознанно он стремится прийти к той крайней точке, которая, как магнит, притягивает его. Но он должен быть настороже, так как кто-либо другой, встав на его, пути может перекрыть магнитный поток. Но нет, он не виноват, что он стал на твоём пути, это его луч света пересекает твой луч, и тогда получается единый, более мощный поток, который должен привести к единству двух индивидов, примером этого может служить Ожог и Шаров. Значит, у них общие цели.
Нет смысла двигается самому в неизведанное будущее, а есть смысл в тебе и в твоей путеводной звезде - вот смысл твоей жизни. Если у одного индивида луч света ярче, он обойдет того, у кого этот луч слабее. Чтобы второй не стал обузой для стремящегося, он должен сам сделать то, что пока не успел сделать первый.
Уже приближаясь к концу ржавой пружины, луч света может снова разделится. Один пойдет по одному пути, другой по-другому.
II. Новая жизнь?
Данный вопрос задаёт себе каждый в трудные минуты своей жизни, когда, казалось бы, человек не знает, куда идти и что делать. В таких случаях человек как бы находится в другом измерении, непонятном для него самого. Он живёт в своем мире, совершенно не осознавая, что вокруг него течет жизнь. Но для него его образ жизни, этот сихастризм или замкнутость в себе и есть смысл жизни. Но стоит различать сихастров по собственному желанию ушедших в себя и тех, кого жизнь привела к этому состоянию. Для первых это жизнь, и мы не должны осуждать их, ведь многие из них сами выбрали данный путь.
Находясь за четырьмя стенами, они чувствуют себя в безопасности, под протекцией этих стен. Для отдельного человека они крепостные стены Орлеана времен Столетней войны. Он в мраке и темноте создал себе микромир, в котором он сам себе хозяин. Ему самому не скучно, поскольку он к этому привык. Его не интересует, что происходит вокруг него. Ведь это не затрагивает его мир и, тем более, его жизнь.
Но, выходя за пределы своего мира, он не может прожить и дня, т.к тот другой мир его теснит, он может стать жертвой того, чужого для него мира. А, может, он встретит другого человека, у которого также своя особенная жизнь, и ему понравится та жизнь, которую проживает тот второй индивид? Тогда ему придётся разрушить Орлеанские стены, но он не сможет. Ведь он с таким трудом их строил. А тут пришел, кто-то и ворвался в его жизнь так, как стрела пронизывает тело война. Он не сможет вытащить эту стрелу т.к она в спине, и лишь с чьей-то помощью он избавится от неё. Но не тут-то было, рана остаётся как напоминание о прошлой жизни.
Адаптация к новой жизни может произойти лишь с поддержки вытащившего стрелу. Ведь первый пока слеп в новом мире, а второй - его золотая трость, на которую он опираешься. Но правильно ли выбрана трость, ведь второй помог первому, но не вызвался всю жизнь вести его. И тут первый осознаёт, что трость та не золотая.
Считаю, что он должен как можно скорее осознать это, и сказать себе: «Открой глаза, ты в новом мире, ты жив, у тебя новая жизнь, пользуйся её плодами, пока не наступит зима. Живи!».
III. Живя
Существуя на Земле, человек, если можно так сказать, живя, живёт. Не потому, что так надо, а потому, что он волею и неволею сам этого хочет. Ведь всё, что он делает, зависит только от него, от его интеллекта и способностей. Именно эти три элемента, ум, интеллект и умение, являются для человека теми светлячками в ночи.
В нашем мире человек уподобляется муравью, который стоит посреди огромного поля, у которого одна цель: дойти до края. Но он не может, т. к. по пути ему может встретиться злосчастная соломинка, при виде которой он остановится. Он её интеллектуально потащит за собой, тем самым усложнив свой путь. Но муравей, как и сам человек, уверен, что дойдет до дома. Но он не знает, что жизнь его предаст, как предала Леонида спартанца. Так, выйдя с той злосчастной соломинкой на дорогу, он будет раздавлен мимо проходящим существом. И всё тут. Да, такова жизнь, - скажем мы, но нет, - скажу я, - человеку всегда предоставляется альтернатива, которая может привести его к стабильному существованию. Стабильность - это не обеспеченность средневекового вассала или античного римского сенатора. Стабильность - это когда человек живет в промежутке между бедностью и богатством. Вот его радость: он живёт. Абсурд, скажите вы. Нет, это реальность. Так даже те, которые жалеют, что они живут, и даже тот, кто в данный момент лезет в петлю, с ностальгией вспоминают минувшую жизнь. Тот же факт, что стул выбит из-под ног, говорит лишь о том, что жизнь пройдена. Так что радуйся, что ты жив. Считай себя избранным, но не брошенным, Любящим, но не одиноким. Именно в данный момент жизни, живя, ты, реализуешься как человек. И пусть ты не войдешь в учебник истории, который будут зубрить ученики, ты войдешь в энциклопедию сердец окружающих тебя людей. Их закладка всегда будет вложена на твоей странице.
Но человек устроен так, что ему всегда все мало, и тогда он становится жертвой - нет, не окружающих, а самого себя. Он не смог перескочить ту планку, которую сам установил для себя. В результате неудачного прыжка, он падает в ту массу, которая до него пыталась достичь недостижимое. Но и тот, кто его достиг, может умственно истощится, так как он потерял все силы на тот главный жизненный прыжок. Он задыхается от славы, потому-то это и есть уж, который кусает не ядовито, но больно. Пользуйся тем, что есть. Не везде светофор светит зелёным, напрасно ждать перемены цвета.
Все же живя, живи, а не существуй, внеси свой вклад в жизнь другого, иначе почему ты здесь? Не будь самолюбивым, будь общественным, учи тех, кто не знает. И тогда, садясь отдохнуть после трудного, утомительного дня, ты скажешь: «я живу живя!».
Купидону
Для человека труднее всего найти свою путеводную звезду в жизни не потому, что он её не видит, а потому, что её нет на небе. В данный момент она светит не для него, а для других. Купидон не желает тратить на него свои стрелы, так как считает, что ещё рано. Но по прошествии небольшого количества времени ты осознаешь, что данное божество просто забыло про тебя, как забыл Бог о Жанне д,Арк. И тогда ты пытаешься всё сделать сам. Ты думаешь, что у тебя получится, ведь ты многое проходил удачно. Первым делом, отрываясь от родного гнезда, ты, как голодный ястреб, ищешь себе подходящую пару. Видя данного индивида в пределах своего ареала, ты начинаешь безудержно метаться с мыслями: «Это моя звезда!».
На I этапе - периоде обнаружения (как вас величать?), первым делом ястреб пытается войти в её круг под разными предлогами, порой доходящими до абсурда: «А не найдется ли у вас открывалки?». И вот в данный момент происходит чудо: он слышит её голос, который позже, сидя в своём гнезде, он будет воспроизводить в уме. Позднее, узнав её имя, он запомнит его навсегда; в ответ называя своё имя, им будет отдана часть себя, потому что, по его мнению, ещё один человек, доселе незнающий его, теперь будет знать его имя.
И тогда начинается то, чего он с упоением ждал. II этап: период знакомства (у тебя такие красивые глаза!): ему открыт путь в её лучезарный ареал. По её приглашению он посещает её апартаменты - для чего, скажете вы? - как раз для того, чтоб разглядеть её поближе. Позднее ему станет привычнее её лицо, фигура, и он начнёт засматриваться на её характер. Но это будет позднее, а теперь он в облаках, он переступил неизведанное, он с ней общается вечерами, порой до полуночи, сидя и попросту болтая ни о чем. Но для него не важен сам разговор - ему важно само его присутствие рядом с ней.
III Этап: период дружбы (Ты мой лучший друг) приходит неожиданно для него самого, когда эти разговоры затрагивают личное, он готов рассказать ей все, так как доверяет ей, не требуя от неё держать секрет. Ведь она пять минут назад назвала его лучшим другом. Но он не рад, ведь он ждал большего. И тогда у него начинается в отношениях субпериод осознанной слепоты. Именно тогда ястребом и начинают пользоваться, он это осознает, но не хочет верить, ведь, находясь у нее, он чувствует себя свободным. О Боги, почему вы так строги к нему? Он пытается с помощью друзей осознать суть происходящего, но не может, ведь он ещё и глух к чужим словам, как были глухи к словам Одиссея его моряки во время их возвращения домой. Тогда он опять пытается собственными силами выбраться из этого тумана. Он избегает Звезду, нет, не звезду - она уже его женский идеал. Но он не может, её лучи опаляют его крылья, сердце, и он сдается. Он делает все, что она просит, с болью в груди: «вдруг полюбит». Но нет, сломанную ногу коню не исправишь. Он говорит себе: завтра же признаюсь в своих чувствах к ней, но, заходя, он теряет ту мужественность и снова становится уязвимым птенцом.
Но наступит IV этап. Период признания и последующего разочарования. (Нет, я не для тебя… Ах какой абсурд!). Признание происходит незаметно для него самого: это как вулкан Везувий, который неожиданно выплеснул всю лаву на беззащитный город. Так он неожиданно сказал, что готов изменить свою жизнь ради своего идеала. Но тут следует невозмутимое «нет!» - МОЛ, ХАРАКТЕР ЗВЕЗДЫ НЕ ПОДОЙДЕТ К ДОБРОМУ И ХОРОШЕМУ ХАРАКТЕРУ ЯСТРЕБА. Эти жгучие лучи ударили его прямо в сердце, и он камнем падает вниз, даже не пытаясь опомнится. Потому что он этого не хочет. С каким трудом пришлось ему взлететь до звезды - и с какой стремительностью он падает вниз, в пропасть, в тёмную пропасть. Он разочарован не только в звезде, но и в судьбе.
V этап: период просветления (Я помню чудное мгновенье, Но надо жить дальше). В данный момент ты чувствуешь себя на дне океана, привязанный цепями к злополучному Титанику. Ты думаешь о том, что всё надо начинать сначала: снова предлоги, снова советы - надоело, не хочу. Конечно, всё будет хорошо, и ты опять будешь чувствовать себя Марком Антонием, готовым ради Клеопатры предать республику. Ведь так устроен наш мир, с первого раза ничего не даётся. Ведь так, господин Купидон, а?
Диалог
- Наш мир устроен так, что кому-то всегда чего-то не хватает. Вы хотите иметь большее, ведь это заложено у вас в генах. Не так ли, господин Авраам?
- Нет, это просто жизнь заставляет нас быть такими, на самом деле мы те же люди, для нас, как и для вас, так же греет солнце.
- Нет, Авраам, в Израиле оно греет сильнее и круглый год. Но допустим, что ты прав. Тогда объясните мне, почему вы всегда находитесь на пике истории как народ мученик, что, армяне не мученики? Да какие там армяне - каждый народ по-своему мученик. Каждый народ в истории испытывал те же угнетения и гонения, что и вы. Те же лишения прав, что и вы, такую же ненависть к себе, как и вы.
- Ты прав, но, в отличие от других народов, до сегодняшнего дня на нас, евреев, смотрят косо, и каждый, видя нас где бы то ни было, говорит про себя: «жид!», готовясь кинуть в нас уличный камень, надеясь, что придет время, когда нашего рода не станет. Но напрасно радуется тот, кто хочет этого, ведь он не знает, что мы, как коралл в море, прилипаем к скале, и надо приложить большие усилия, чтобы его вырвать. Но вырвавши коралл, он не замечает, что след-то на скале остаётся. Так и память о нас будет жить в веках как о народе Соломона, давшего миру принципы нравственного вероучения.
- Но Авраам, ведь люди не просто так называют вас жидами, должна же быть этому причина. Ведь почему Моисей вывел евреев из Египта: потому что на это была причина - спасти еврейский род от угнетения. Почему арабы воюют с евреями? Потому что на это у них есть собственная причина - вернуть город Иерусалим. В чем вы особеннее нас?
- Понимаешь, люди просто завидовали нашему умению быть всегда первыми. Уважающий себя патриот не потерпит, чтоб не его национальности люди будут заведовать делами во всём государстве. Но даже когда еврей и не занимает государственные посты, он всегда первый потому, что в нём начинает действовать его инстинкт самосохранения, он будет метаться как рыба в аквариуме, как птица в сетке, как змея в мешке, но добудет то, что хочет. Ведь он считает себя избранным, избранным не в том смысле, что он выбран богом, а в том, что он, не имея своей родины, сможет доказать, что главное для него не деньги и не обман, а просто жить, как люди, как человек, который кушает серый хлеб и запивает водой. И уже после этого он берет счеты в руки и спускается в свой магазин, ведь для него это обычная жизнь.
- Но тогда, Авраам, почему я не встречал представителей вашего народа, работающих в поле в грязи и поту? У вас, в основном, чистые магазинчики, вы в белых рубашках, а поверх ещё надеваете жилетки.
- Нет, это глупости, мы также способны пахать поле с утра до вечера, но, понимаешь, в пустыне хлеб не вырастишь, в результате этого мы нашли способ прокормится, продавая то, чего нет у других, впоследствии на вырученные деньги покупаем себе хлеб. А магазинчики - это современные инновации, в средние века, я тебя уверяю, нам приходилось ежедневно преодолевать путь в несколько километров до ближайшего города, и там ты не был уверен, выгонят ли тебя, убьют или не заметят.
- Но Авраам, скажи, почему те евреи, которые в жизни никогда не читали тору, не знают иврита и тем более в какой стороне света находится Иерусалим, считают себя евреями, совершенно не задумываясь над вопросом: «А я что-то сделал хорошего для моего народа, чем я схож с израильским евреем?»
- Понимаешь, им просто выгодно в данный момент быть такими потому, что они считают, что достойны той славы, которой достигли представители их нации. Например, слыша еврейскую фамилию на конгрессе спорта или… Он думает: я как еврей смогу добиться того же самого или меня будут считать евреем, способным добиться таких же успехов. Но я тебя уверяю, что в трудное время для нашего народа он первым поменяет свою нацию даже на того же жалкого цыгана, лишь он был в безопасности. Ведь не так ли, неизвестный странник, а, собственно, как тебя звать-то?
- Меня?.. Адольф!
Cercetări arheologice.
Mereu reflectă urmele trecutului
EXSPRESIE LATINĂ
În faţa unui diletant indepărtat de istorie, mereu apar întrebări, răspunsuri la care el le caută în manuale şi enciclopedii, neştiind, că informaţia exprimată în aceste surse, este un rezultat al unor cecetări amănunţite.
Vorbind despre viaţa strămoşilor noştri, ce au trăit milenii în urmă, noi ne bazăm pe sursele scrise, oferite nouă de către Herodot, Ovidius, Polibius şi alţi scriitori antici. Ar trebui să conştientizăm că sursele date nu întotdeuna reflectă adevărul istoric, ele fiind bazate mai mult pe izvoarele narative, punînd pe prim plan factorul mitologic şi cel al superstiţiilor. Observăm astfel amprenta pronunţată a subiectivizmului în cadrul acestor cercetări antice.
Confirmarea surselor scrise cu sursele materiale este posibilă doar cu ajutorul cercetărilor arheologice , arheologia fiind o disciplină care se ocupă cu cercetarea etapelor de dezvoltarea a societăţii umane pe baza culturii materiale, stabilind cu ajutorul ei modul de viaţă a oamenilor într-o anumită perioadă şi etnogeneza populaţiilor, ce au trăit într-un anumit spaţiu.
Fiind cointeresant în istoria trecutului pămîntului nostru, am avut ocazie să particip la o expediţie arheologică, condusă de arheologii V. Bubulici şi S. Matveev. Locul săpăturilor a fost propus de colegul meu de
Ajungînd acolo, cercetătorii ştiau despre prezenţă în această localitate a multor înmormîntări sarmatice sau a culturii Cerniahov. Se redică întrebarea despre veridicitatea acestor afirmări, ce vorbesc despre apartenenţa acestor vestigii la triburile sus menţionate. Ca răspuns putem atribui rezultatele invistigaţiilor arheologice duse aici în mijlocul anilor 80. sec. XX. Cercetările noastre erau împărţite în mai multe etape. Mai întîi sa satabilit teritoriul săpăturilor. Această etapă a fost copleşită de cîteva obstacole: teritoriul a fost cîndva traversat de un drum acoperit cu pietriş, faptul care prezintă o problemă evidentă în săpăturile ce urmau să fie efectuate.În acest loc se găsea fundamentul adîncit în sol şi putea să fie acel obstacol ce ar fi stopat cercetările noastre.
Înmormîntarea se evidenţiază în acel moment cînd pe suprăfaţa pămîntului săpat, apare o porţiune, culoarea pămîntului în care diferă brusc cu ce a nivelului prezent de călcare. Această porţiune conturează locul înmormîntării. Direcţia înmormîmtării de asemenea joacă un rol important în ritul funerar a diferitor popoare. În înmormîntarea defunctului cu capul spre Est, de exemplu vedem respectarea ritului funerar, legat cu cultul soarelui, de răsăritul soarelui. Defuncul înhumat în poziţie chircită ne vorbeşte despre imitarea embrionului şi despre credinţa în reincarnarea sufletului.
Ritul funerar de incineraţie exprimă credinţa anumitor popoare în zeităţi celeşti, prin faptul că prin efectuarea acestui rit sufletul ajunge mai repede atît sub ocrotirea acestor zei cît şi la o viaţa nouă, care se deschide doar după moarte.
Cercetarea efectuată a fost condusă de către arheologul V. Bubulici, culoarea neobişnuită a porţiunii se datorează faptului că în procesul săpării acestei înmormîntări pămîntul a fost amestecat cu lut. Cu timpul pe suprafaţa înmormîntării se evidenţiază culoarea brună. Săpînd straturi de pămînt noi am întîmpinat suprafaţa roşie a sicrului, confecţionat din stejar. Cred că lemnul de stejar întrebuinţat la confecţionarea sicriului a fost utilizat fiindcă acest material de construţie era în abundenţă folosit. Conform opiniei lui Plutarh stejarul juca un rol important în gospodăria popoarelor antice, prezintînd din sine o sursă atît de combustibil cît şi de alimentaţie ( alune, miere).
La momentul exhumaţiei lucrul a fost preluat de conducătorii expediţiei care au descoperit în acest mormînt scheletul unei femei cu înălţime de
Descoperirea acestui mormînt ne – a teleportat în atrmosfera acestor epoci interesante. Fiind în apropierea acestui mormînt, în gînd apare atmosfera timpului existenţei Imperiului Roman, relaţiilor dintre populaţia autohtonă şi popoarele vecine, simţi sufletul acestei epoci...
Cercetările au fost continuate în laborotor de către arheologi, rezultatul cărora va fi în scurt timp publicat de către conducătorii expediţiei. La rîndul meu pot demonstra, participînd la aceste săpături am ajuns la concluzia că fiecare din noi luînd parte într – o expediţie arheologică poate trăi nişte sentimente profunde, „evadînd” într – o epocă străveche şi necunoscută, cercetarea cărei ar completa cunoştinţele istorice proprii deoarece istoria este modificată de o generaţie tînără, reprezentanţii căreia suntem noi, făcînd un pas în viitorul luminos.
Пятикурснику
Проходят дни, ты незаметно для себя понимаешь, что тобой прожито пять лет жизни, которая была полна мечтаний и стремлений к чему-то светлому. Ты поставил себе цель достичь того, чего не достигли до тебя те, кого ты знал, живя в своей лицейской среде. Возможно, для тебя не главное, что говорили о тебе в твоём отсутствии в родном лицее, ведь не они тебя направили сюда, ты сам выбрал свой путь, перед которым был вбит указатель с надписью история. Но как простой человек, подверженный земным чувствам, ты хочешь, чтоб при упоминании твоей фамилии все вспоминали только хорошее. Но так не всегда бывает, ведь Homo Sapiens устроен сложно, и в большинстве случаях он запоминает самое плохое, что было связано с тобой. А может произойти и ожидаемое, он попросту забудет не только тебя, но и все, что было связано c тобой. Но их не надо винить, ведь они, так же как и ты, не могут все запомнить, и если мелочь все-таки не представляет какого-либо интереса для них, они просто пройдут мимо, как проходят мимо бездомного пса разводчики породистых собак.
Поступив в университет, ты себе твердил: «Я студент. Вот мой путь - наука!». Но ты не сразу понимаешь, что таких, твердящих про себя те же слова, - тысячи. Когда же это чувство прорывается в твое и без того напряженное сознание, оно действует как метеорит, упавший в Юрский период на беззащитную Землю. Именно тогда, милый друг, ты забываешь обо всем на свете и становишься таким же, как и все. Закончена райская жизнь, когда при упоминании предмета история упоминали и тебя. Но ты не сдаешься, ты ищешь пути выхода.
Какой выход? Очнись! У тебя один путь - дойти до заветного рубежа «через 4 года», вот эти слова теперь угнетают твое сердце. Но 4 года - это не 4 дня, а вечность, которую проходишь, испытывая различные испытания совести и чести. Ты знакомишься с друзьями, приобретаешь врагов, на любовном фронте у тебя без перемен. На последнее ты редко обращаешь внимание, ведь ты считаешь, что эти забавы отдаляют тебя от познания науки: «Я пришел учиться, а не играть». Вот за весь этот букет цветов ты получаешь в награду лишь корочку, подтверждающую, что ты с переменным успехом прошел данное испытание. Но стоп, пройдя один барьер, ты наталкиваешься на другой под названием «А куда дальше?». Милый друг, туда, о чем ты в начале мечтал многими ночами, туда, где, по твоему мнению, тебя ждут.
«Меня-то ждут, а я не хочу туда. Город изменил меня»- последует твой ответ. Ты будешь снова искать пути выхода, но труды напрасны, ведь ты не сделал того, что от тебя хотели в университете, ты не стал подобным им, ты остался чужим. Но не стоит огорчаться, ведь тебе не 19, тебе уже 23 года, в твоем возрасте многие уже заводят семью. Понимая это, тебе становится ясно, что многое было попросту потеряно из-за тебя же самого, и тогда в тебе начинает играть чувства пятикурсника: «я заканчиваю университет и перехожу к следующему этапу постройки своей жизни, ведь главный архитектор - это я!».
Нет большего счастья, когда ты понимаешь это, ты с поднятой головой шагаешь к новой заветной цели, к новым испытаниям и к старым проблемам. Но знай, что то, что было на протяжении 4 лет, оставило след на твоем характере, как оставил след тунгусский метеорит, упавший внезапно в тайгу. И пусть другие из зависти считают тебя недостойным высшего, помни, всегда ты сам творишь свою судьбу, и от того, какой она будет, зависит, каков будет и лавровый венок!
«К большой гранитной скале знаний каждый раз прибывает новый прилив, стремящийся поскорей омыть необъятную скалу».
(О первокурсниках; цитата Юрия Томайлы)
Луна и солнце
Знаешь, о чем мне вчера рассказала небесная звезда? О вечной любви между луной и солнцем. Правда, их небесная любовь отличается от земного чувства привязанности между людьми. Потому, что чувства светил более нежны и светлы. Но белые облака образуют между ними пустыню, которая непроходима ни для луны, ни для солнца. Солнце всегда спешит навстречу луне, но не может встретить её, так как, пока оно взойдет, луна уже сходит с небосвода. Светило страстно ждет встречи, но оно не знает, что их встрече мешают ночь и злая морская буря, которая на свой бал созывает темные облака. Причиной этого является чувство зависти бури к чужой, безгрешной любви. Но, несмотря ни на что, луна не перестает ждать встречи с любимым, ей не дают скучать верные друзья солнца, звезды. Они, как маячки, помогают солнцу увидать яркий блеск луны и освещают ему путь к ней. Это ангелы, которые своими крыльями разгоняют облака, и когда падает звезда, она жертвует собой ради любви луны и солнца.
Ветер мне шептал, что, несмотря ни на какие преграды, они любят друг друга. Доказательством этого служит то, что луна верно ждет своего суженного. Когда же ранним утром мы видим на небе одновременно и луну, и солнце, это значит, что уже состоялась их долгожданная встреча. Тогда луна красная оттого, что теплые лучи солнца, которые дотрагивались до её поверхности, согрели её, корона солнца обвенчала обоих. Они слились в единый энергетический круг, который извергает на Землю любовную энергию, именно ту энергию и тот порыв, которые испытывают любящие люди. Луна, как безгрешная девушка, и дальше будет ждать снова и снова те редкие моменты, когда она сможет прикоснуться к горячим от страсти лучам солнца.
Лишь небесным созданиям суждено узреть их страстную любовь, а нам же остается надеяться, что лунно-солнечная страсть будет неугасаемой. Ведь они достойны друг друга! Не так ли?
Самосознание или национализм?
Когда в одном государстве сосуществуют несколько наций, то самым больным вопросом для них является наличие национального самосознания. Того определяющего элемента, который появляется у человека в результате его культурно–политической деятельности. Для него его национальность не главное, на первый план выходит осознанная принадлежность к государству. Казалось бы, вопросов не должно быть, там, где родился человек, там и его Родина. Но тут возникает вопрос: может ли человек, не говорящий на государственном языке, так как он с детства говорил на своем родном языке, чувствовать себя частью государства, в котором он родился и живет. Чтобы ответить на данный вопрос, надлежит ответить на другой вопрос: а почему индивид национального меньшинства не видит себя одним из элементов многонационального государства. Может, у него нет таких прав как у нации, которая составляет большинство в данном государстве? Может, он чувствует ущемления своих прав, или угроза состоит в том, что он подвержен насильственной денационализации? Корни всех вопросов таятся в национализме большинства, это, своего рода, духовная болезнь общества XXI века. Так уж принято, что нация, которая получила свободу после века ущемлений, хочет стереть годы бездействия и унижения. Именно в таких моментах и страдают национальные меньшинства. Они испытывают на себе то, что испытывало националистически настроенное общество, будучи на втором плане в политической жизни. Но националисты не задумываются, что индивид не виноват за грехи незнакомых ему людей, его с ними связывает лишь нация.
Когда представитель национального меньшинства видит все это, то ему, конечно же, не захочется жить в стране, где его не любят, ему легче будет жить на своей исторической Родине, в том месте, откуда пришли его предки. Ведь он начинает в душе осознавать себя частью своей прародины, так как этому способствуют несколько факторов: язык, культура и любовь к Родине. Составляющим может являться даже то, что, например, когда человек слушает народную музыку, у него по телу начинают бегать мурашки - это звучит в человеке национальное самосознание, он готов плясать и петь, так как он почувствовал родное. Национальные мотивы поднимают человека в его миражную страну, и хотя он понимает, что это ненадолго, он все равно спешит воспользоваться любой минутой, так как в данном случае это все, что он имеет. Пусть, выйдя из этого состояния, он осознает, что он все-таки еще окружен людьми, которые не понимают его культуру. Он будет обладать чувством самосознания к государству, которое будет цениться им как свое. И в будущем судьба поставит все на свои места. Индивид получит свое государство. Нет, уже не миражное, а настоящее, так как он будет видеть и общаться с такими же, как он. И, что самое главное, общение будет проходить на родном для них языке. Такое будущее настанет, надо только надеяться и терпеливо ждать.
У каждого из нас должно быть чувство национального самосознания, иначе тот, кто избегает данных чувств, может оказаться культурным изгоем, человеком-хамелеоном. Именно такие «перекати-поле» и являются самыми главными националистами. Например, крещеный еврей является самым ярым антисемитом, или же, когда в государстве сменяется политическая обстановка, он может подло выступить врагом своей нации, примеров таких людей уйма, начиная с унионистов и заканчивая людьми, которые выступают за нейтралитет.
Ошибка многих обществ состоит в том, что они не выступают против таких хамелеонов и терпят высказывания культурных уродов. Конечно же нужно быть осторожным и в том плане, чтобы национальное самосознание не переросло в национализм, история показала на примере межэтнических конфликтов, что не следует себя считать представителем избранной нации. Все мы равны под солнцем, мы дышим одним и тем же воздухом, мы подвержены одним и тем же чувствам и эмоциям. Так что перед тем, как считать себя самым большим патриотом, надо задуматься о наличии и других людей, которые так же как и ты в душе хранят национальное самосознание.
Българското
Бял, зелен, и червен са цветовете, мили на сърцата ни не само защото сме българи, а затова, че съществува държава, която можем да я наречем втора родина. Родина? - ще питате, - да, родина, ще отговоря аз, защото от България дойдоха нашите предци, на български език говорят нашите деди и деца, българско хоро играят нашите хора на големите празници.
В душата ни живее славянин, който е преминал морета и гори за да достигне Родопите, в нас живее хайдутин, който се борил против Византийско и Турско робство, нашите предци са борили за нашето бъдеще. Ние сме бесарабски българи, но това не дава повод на никого да смята, че нямаме нищо българско, самото нашето съществуване говори, че извън България живеят българи, които са запазили своя род, език и култура. Мисля, че тоз, който не обладава с един от определяващите елименти на нацията, не може да се нарича българин. За това ли се борил Васил Левски и Христо Ботев, за това ли е писал Иван Вазов и Паисий Хилендарски? Който не знае своя роден език, няма родина, той е изгой в нашото общество.
Нашото родно село е връзка със България, и когато ние сме извън село, това значи, че сме извън нашата малка България. И нека някой да казва, че ние не сме българи, защото нашите предци побягнаха от държавата си във трудните и минути. Все пак ще им цитирами Нико Стоянов, който пише, че ако не би се случало това, немаше да се съхрани истинското българско.
Българският род никога не е склонил главата си, макар че бил угнетен от великите държави. Нашите българи ели куприва, лобуда, ама изцелял, защото във тях живеел и продължава да живее българския свободолюбив дух. Задавам си въпрос: защо всичките бесарабски българи не вървят заедно, защо съдбата им е толкова различна? Възраждането на българите може да бъде само тогава, когато всички ще се обединим за да бъдем едно цяло.
Не трябва да се срамуваме, че сме българи, трябва да показваме хубостта на българина, неговото гостоприемство и трудолюбие. Казвам и ще казвам, българинът се ражда и умира с мотиката във ръката си, защото той не може да живее без работа. Вижте старите хора: в едната ръка държи пръчката, с която се подпира, а в другата – метлата, с която мете, не е важно как той прави работата, важно е, че той не може да стои без за да работи. Баббите, за да не стоят без работа, плетат и предат. Всичко това говори, че българинът е неутомим, той обича природата, затова голямата част от живота си той работи под открито небе. Той работи от ранна сутрин и гледа да завърши работата си по-рано не за да си почине по-скоро, а да се заеме с друго дело. О Боже, защо си дал на православните българи толкова мъчителен живот.
Никоя не може да се сравни с българската майка, това е най-святото, което имами. Нашите баби Илийци хранят и свои и чужди, защото за тях да бъдеш българин значи да бъдеш неин син. Представете си жените, които ще стават рано сутринта само затова, че трябва да ти наготвят или трябва да те събудят за дълъг път, и когато ние заминаваме, те стоят до портите и плачат, защото те не могат повече да ви виждат всеки ден. Българската майка - това е слънце, което грее над нас, това е луна, която ни освещава пътя във нощта. Ако майката я боли сърцето, то знайте, че тя не може да бъди сама, както и къщата не е къща без хора.
Ако българското живее във душата ни, ще разберем, че всичко, което имаме, трябва да го съхраним. Да развием във селата си българското знаме и да не забравяме нашите бълкански братья. Трябва да знаем и да научим, че зад нас стои цялата нация, че в ръцете ни са българските национални ценности. Когато посещаваме някое българско село извън България, трябва там все пак да се чувствами истински българи. Но и да не забравяме, че ние сме ответствени за бъдещето на Българското.
Да запазим Българското!
Наука или любовь?
Индивид устроен так, что, идя по своему пути жизни, он должен всегда выбирать, в какую сторону свернуть, или же как выбрать кратчайший путь к достижению своей цели. В тот момент в голове у него вертится только одно, цель «Х», для каждого она может иметь разное значение: кто-то хочет реализоваться в бизнесе, кто-то - в науке, а есть люди, для которых не важны эти области жизни. Для них цель - это жить и пользоваться плодами жизни, которые растут для всех. По данным признакам индивидов можно разделить на два противоположных типа личностей: I тип: Фанаты науки, II тип: Фанаты жизненной любви.
Первый тип личности характеризуется осознанной привязанностью к науке в любой области деятельности, данный тип формируется на школьном этапе человеческой жизни, а именно тогда, когда ученика стал увлекать тот или иной предмет. Почему именно определенный предмет привлек внимание формирующийся личности? По поводу этого можно выделить несколько причин: это, во-первых учительский элемент, когда преподаватель своею добротой и углубленностью знаний стал привлекать ученика, во-вторых, все зависит от того как сам учитель относится к своему предмету, использует ли он богатую методологическую базу или же его уроки, прямо говоря, скучны и для него самого, в-третьих, ученик интересуется предметом именно в том случае, если в определенный момент он обнаружил в себе способность понимать самому то, что ему «недорассказал» учитель. В тех случаях он не обращается за помощью к «преподу», он сам ищет ответы на интересующие его вопросы. Когда же им будет проделано это несколько раз в течение месяца, и после очередного урока он почувствует рвение снова пойти за недостающей информацией, то в данном случае можно констатировать, что у него прослеживаются симптомы протофанатизма к науке - стадия А. Когда же по истечению года он начнет понимать, что ему не интересна ни одна из наук, кроме его любимой, и в тех случаях, когда на контрольной работе по предмету «У», он занимается своим предметом «Х», и, приходя домой, он еще садится за кипу книг по его предмету и старые газеты с целью найти что, то из своей области, вырезать и положить в особую папку, - тогда следует считать, что у него возникает симптом профанатизм стадия Б. Что дальше? - а дальше он до окончания школьного периода будет усовершенствовать свои знания, участвуя в конференциях и олимпиадах. Что, в свою очередь, сделает его известной личностью в школьной среде. Когда его видят сверстники, они с двойственным чувством восхищения и зависти будут смотреть на него, как смотрел на Зевса Геркулес, который не мог разгадать секрет популярности своего отца. Профанат начинает понимать, что вся жизнь его должна быть связана с его любимой наукой. Он мечтает открыть неизведанное и констатировать открытое.
После завершения лицейского курса он получает возможность реализовать себя. По двум причинам: во-первых, так как он имеет возможность читать специальную литературу в большем объеме, во-вторых, в университете приветствуют его стремления. Именно на Вузовском этапе его жизни у него возникает фанатизм к науке. Симптомы этого феномена таковы: человек живет только одной мыслью: добиться успешных результатов в науке за счет своих знаний. Он готов с утра до вечера сидеть в библиотеке, хотя его мучает чувство голода и, порой, зимнего холода, он притупляет эти чувства в себе словами: «еще чуть-чуть, вот осталось две странички». Но прочитав две страницы, он, как наркоман, чувствует, что ему этого не достаточно, «а может быть прочитать еще одну главу?» - задает вопрос он себе, хотя знает заранее готовый положительный ответ. На следующий день, приходя в универ, он король на паре, ведь никто не знает того, что прочитал он, никто не сможет рассказать так, как расскажет он, на паре им будет представлен дополнительный материал, так эмоционально, логически рассказанный, что после неё он будет вспоминать с упоением свой ответ, находить в нем свои недочеты и великолепные замечания по поводу той или иной проблемы. Вы спросите: для кого же он это делает ? Мой ответ будет таков: истинные фанаты это делают, в первую очередь, для себя и во благо факультета, те, кто недофанатился, это делают, чтобы прислужится какому-либо профессору. (Вот, мол, посмотрите, чего я стою!) Такие недофанаты стараются казаться фанатами, но они быстро устают, кому-то надо их заставлять взяться за свое любимое дело, лишь потом, позже они понимают, что планка науки ими была поднята слишком высоко, как бы они ни старались - все равно не дается им контрольный прыжок. Но они считают себя избранными, так как не хотят смириться с этим, любят, чтоб их хвалили, хотят, чтоб о них говорили везде. Впрочем, жалко смотреть на них, ну что же поделать, на нет и спросу нет.
Возвращаясь к фанату науки, хотелось бы остановиться на его личной жизни. Хотя, честно говоря, у него её нет, так как наука превратилась в его личную жизнь, он влюблен в нее. Хотя у них и прослеживаются некоторые попытки быть с кем то. Они понимают, что или их ум используется в корыстных целях, или же у них нет времени на так называемые пустые траты времени, «вместо этого прочитал бы два параграфа». Позже у фаната наступит поствузовская жизнь, им успешно будет зачищена докторская, ему будут подражать его студенты. Казалась бы, он достиг того, чего хотел, но тут, возникает период осознанного озаренного просветления. Когда при возвращении домой его никто не встречает, в холодные ночи его некому согреть. Когда после тяжелого дня у него раскалывается голова, ему никто не принесет чай и не приласкает, он крикнет себе: «Хватит! Не могу больше так!» И только после этого, подойдя к зеркалу, он будет удивлен своим видом - помятый ворот рубашки, пятно от кофе на галстуке, и самое страшным для него будет тот момент, когда на своей бороде и волосах он обнаружит седину. Возможно, после этого он будет искать её, ту самую, или приставать к студенткам, но все будет не то.
Жизнь окончена для тебя, дорогой друг, ты ведь хотел науку Х, вот и иди к ней, она тебя приласкает и согреет, но помни: книги греют ум, но не тело. Ты раб книги, а не любимый человек своей жены, ты любишь их, а не они тебя – ведь они бездушные предметы, они, как временные девушки, - попользовался и бросил, зная, что она не попросит ещё. Поздно дорогой друг поздно, надо было думать раньше. Для тебя наступило жизненное всё. Несчастный одинокий человек.
Что ж, перейдем ко второму типу личностей: «фанаты жизненной любви» - скрытые Казановы. Для них любовь - это когда их любят и когда они стремятся, чтоб их любили не один, а несколько человек, данный тип личности формируется на этапе позднего лицейского возраста, дискотеки и клубы - вот их «библиотека»; уходя из дому, он не думает, когда, а уверен с кем он вернется, ведь он любит жизнь так же, как и она его. Данные Дон-Кихоты на каждом углу друзьям хвалятся, мол, посмотри, позавчера был с блондинкой, вчера с брюнеткой, сегодня иду на свидание с крашеной дурой. Для них девушки - это объект их внутреннего издевательства и сексуального пользования. Для них не важно, что- потом, ведь у них есть сейчас. Разбивая сердца девушкам, они не чувствуют свою вину, ведь это очередной дискотечно–клубный флирт. Порой некоторые повторяют одни и те же комплименты (вчера Ире, сегодня Кате) типа (Катя, какие у тебя красивые зеленые глаза). Хотя вчера Ире говорил, что ему не нравятся девушки с зелеными глазами, а голубые глаза, как у неё, напоминают ему о небе. В результате этого она будет им названа его «единственным» ангелом и падет ему на колени. Нет основания, считать, что они не осознают подлость своих поступков, так как порой некоторым девушкам нравятся такие индивиды, то они этим и оправдывают свои поступки (она сама хотела этого).
Можно заметить, что у них жизнь не многоэтапна, так как они «охотятся» по образцу и не хотят нарушать традиционный способ вынюхивания своей добычи.
Дальше больше, у него начнутся романы на работе, и все, что связано с этим. Возможно, он попытается остепениться, так как для таких просветление наступает значительно раньше, он возьмет себе в жены девушку, он будет стараться уделять ей внимание, каждый день дарить ей цветы, повторять ей, как сильно она любима им. Но сколько волка не корми - он все равно в лес смотрит. Ему надоест, как он считает, скучная семейная жизнь, это не для него. В кого он превратился - в перчатку, которую надевают (Хватит, Не могу больше так!)? Охота начинается со следующего дня и будет продолжаться всегда. А жена превратится в его домашнюю слугу, или же, также от скуки, займется романом с водителем («как он со мной поступает, так и я с ним»). Такая же жалкая ситуация и здесь.
А что же дальше, спросите вы, как не быть вообще фанатами, как избежать заражения этими феноменами? Считаю, что человек не может избежать неизбежного, нужно самому принимать решение, как выйти из циклоповой пещеры. Осознание необходимости выхода приводит к переходу человека в третий, совершенно новый тип, который можно назвать типом в судьбу верующих. Данный тип является самым приемлимым в личностном отношении для человека. Для индивида в данном случае не стоит выбор «любовь или наука», для него главнее любить близкого человека и просто увлекаться наукой («служить бы рад, прислуживаться тошно»), для окружающих его коллег он будет казаться фанатом, но он и его вторая половина знают, кто же он на самом деле. Он простой человек, который радуется жизни вместе с любимой, утром ходит на учебу или работу, вечером, придя домой, опять же с любимой обсуждает свои успехи и неудачи. В таком случае везде присутствует элемент взаимодоверия и взаимопонимания. (Любимая, я работаю, чтоб прокормить нашу семью, чтоб летом мы с тобой поехали отдохнуть на Канары и чтоб ты не испытывала лишений, ну и потому что мне нравится мое дело, но не больше, чем ты.) При этом данный индивид на первый план ставит свои личностные отношения, так как, потеряв книгу, можно найти копию, а копию любимого человека не всегда можно найти.
Из этого следует, что не важно, кто ты, доктор наук, ты должен всегда чувствовать за собой дыхание любимого человека. По приходу домой чувствовать прикосновение его нежных губ и благодарить судьбу за то, что ты, если и был фанатом, то стал любителем, или же за то, что она сделала тебе такой подарок в виде любимого человека. От тебя требуется лишь беречь ее; из-за того, что был с любимой, ты не должен расстраиваться, ведь это была судьба. Не выучил какой-либо семинар из-за того, что был с любимой, и, придя в универ, ты его рассказываешь с той же уверенностью, как если бы ты его учил, - это тоже судьба. Не подготовил доклад для конференции по той же причине, а утром оказывается, что её отменяют, - это тот же судьбоносный случай.
В заключении можно отметить, что везде и всегда индивид должен быть самим собой, а там уже кто он - фанат или нет - пусть решают окружающие. Для него важно всегда любить и быть любимым.
Не так ли?
"ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА?"
Истина сделает вас свободными.
Иоанн (8: 32)
"Что есть Истина?" — спросил римский прокуратор Понтий Пилат у того, кто должен был знать ответ на этот вопрос, то есть у Иисуса Христа. Но наместник, так и не дождавшись ответа, отвернувшись, вышел. И истина осталась нераскрытой для будущих поколений людей.
Многие ошибаются, когда истину определяют как синоним понятия «правда». Правда в своем понятии имеет другое значение. Это точный факт, без каких-либо других способов его объяснения, например, для историка правдой будет то, что Гая Юлия Цезаря предательски убили 15 марта
В каждом столетии были мудрецы, стремивщиися познать истину. Так, Аристотель писал: «Прав тот, кто считает разделенное - разделенным и соединенное - соединенным». Из этого следует, что если, например, мы считаем что остров - это часть суши окруженная со всех сторон водой и в то же время имеем этому веские доказательства, что, во-первых, он не может считаться материком, так как этот клочок в длину и в ширину составляет лишь несколько десятков километров, а во-вторых, он не имеет никаких естественных связей с материком. И в-третьих, общедоказано, что это остров и тем более на картах он обозначается именно так. Короче говоря, что научно доказано и не может быть опровергнуто той же наукой, то и является истиной.
В истории философии тем же Аристотелем истина понималась как соответствие знания вещам, Платон и Аврелий Августин истину представляли как вечное и неизменное абсолютное свойство идеальных объектов, Д. Ом определял её как соответствие мышления ощущениям субъекта, И. Кант видел истину, как согласие мышления с самим собой, с его априорными формами. Какое бы определение философы не давали истине, это их подход к определению данного понятия, их истину мы не можем примерить к нашей истине, потому что у каждого она своя. Как невозможно найти на свете двух абсолютно одинаковых людей с одинаковым разумом, так в мире нет одинаковых истин. Сколько людей, столько и мнений, — гласит бессмертный постулат. Каждому человеку надлежит найти истину в себе самом. Дождь - одно природное явление, и его бесчисленные капли могут влиять как положительно, так и отрицательно на разные объекты. Так и мы не можем воспринимать все утверждения философов основными объясняющими фактами существующего. Ведь в данном случае все зависит от того, как устроен тот объект, на который упали капли, если на траву они повлияют положительно, то на электроприборы они повлияют отрицательно. Лишь нашим внутренним сознанием мы можем определить, что для нас на данный момент может являться определением истины. В данном случае все зависит от того, чем занимается индивид, ищущий истину, если он занимается наукой, то истину он будет искать в своей духовно-научной области. Большинству из нас так же сложно разглядеть истину, как доехать до Луны на велосипеде. Во-первых, потому, что истина так же неподвижна, как гора Магомета, которая отказалась сдвинуться с места даже ради пророка, так что ему самому пришлось идти к ней. И нам приходится следовать его примеру, когда мы хотим стать хоть немного мудрее. Во-вторых, то, что считаем истинным мы, могут считать «неистинным» другие. Например, не для всех истинным является утверждение, что во время второй мировой войны имел место геноцид евреев и цыган. Для объяснения своего утверждения они будут предъявлять документальные и устные свидетельства, которые будут представлять данные события в свете, который на данный момент будет правдивым для истиноговорящих.
С того времени, когда Дельфийский оракул возвестил вопрошающему: "Человек, познай себя", человек не знал более высокой и важной истины. Без внутреннего восприятия человек не в состоянии познать истину. Люди осознают, насколько труден путь к восприятию истины. "Истина — алмаз, сокрытый в глубине; а те вещи, что лежат на поверхности нашего мира, взвешиваются на неверных весах традиции", — сказал Байрон. Давайте же оглянемся на все наши жизненные успехи, на успехи нашего мира, на красоту рекламных щитов и блеск освещения ночных мегаполисов. А теперь, окинув взглядом все это, подумаем, а затем назовем, если сможем, то исключительное место на нашей планете, где Истина была бы почетным гостем, а ложь и притворство — неприкаянными изгоями. Не сможем. И никто не сможет, если, конечно, не захочет внести свою лепту в огромное море лжи, затопившее ныне все области национальной и общественной жизни. "Истина! — восклицал Карлейль, — истина, пусть даже небеса обрушатся на меня всей своей тяжестью за любовь к ней; и никакой лжи, даже если вся небесная Обитель неги и праздности станет ценою моего отступничества".
Ежедневные газеты, политические и общественные партии и движения в двадцать первом веке, вполне могли бы сделать своим девизом бессмертный вопрос Жоржа Дандена: "Кто из нас двоих кого надует?" Даже наука, некогда служившая спасению Истины, уже перестала быть храмом голого Факта. Почти все нынешние ученые заинтересованы лишь в том, чтобы навязать своим коллегам и широкой публике собственные идеи и пристрастия — какие-нибудь новомодные теории, призванные содействовать, прежде всего, прославлению и росту авторитета своих авторов. Немецкий мыслитель Рихтер писал: "Я слышал, что некоторым философам, которые искали Истину, чтобы воздать ей хвалу, являлось на поверхности вод не ее, а их собственное отражение; и вместо Истины они начинали восхвалять себя". Так и современный ученый готов отвергать и замалчивать всякое свидетельство, идущее вразрез с господствующими ныне научными гипотезами, — точно так же, как миссионер, действующий среди язычников. Но и те и другие выступают за свою истину, и те и другие правы по-своему, опровергая чужую истину считая её признаком варварства и нецивилизованного невежества. Veritas odium parit (истина рождает ненависть). Так, миссионеры считали, что вера в Бога - это истинная вера, этим они мотивировали насильственную христианизацию «язычников», а ацтеки в свою очередь истинной считали веру в солнце, ведь от него, как считали они, исходит жизнь, и это было их истиной.
Если в себе её трудно найти, спрашивается, так где же нам в таком случае искать истину? Некоторые ищут её в церквях и мечетях, некоторые - сидя часами и занимаясь йогой и медитацией, а кто-то даже не задумывается о существовании истины. В эпоху античности истина казалась Демокриту богиней, лежащей на дне колодца столь глубокого, что надежд на ее освобождение остается очень мало, а при нынешних обстоятельствах мы вынуждены признать, что истина спрятана от нас как минимум навечно невидимой, темной стороной Луны.
Если ты не можешь найти истину, то это не значит, что её нет, просто ты не приложил достаточных усилий для её поиска или для тебя ещё не настало время познать истину. Истина существует, и она где-то рядом. Чтобы обнаружить её, следует приложить усилия к её поиску, не попробовав, не познаешь вкус. Какой бы маленькой ни была крупица золота, затерянная в куче мусора, она все равно остается благородным металлом, и ее стоит извлечь, даже если для этого придется немного попотеть и испачкаться в грязи. Зачастую понять, чем не является вещь, не менее полезно, нежели понять, чем она на самом деле является.
P. S.: Истина — Голос Природы и времени,
Истина — в нас затаенный наставник —
С неба ниспослана, мир весь объемлет,
Солнечный свет, всех ветров дуновение...
У. Томпсон Бэкон
Дополняя Аристотеля
(О Предшествующем и последующем)
Великий мыслитель античности Аристотель в своих «Категориях» попытался определить сущность многих философских понятий, которые в дальнейшем интересовали умы тех, кто хотел определить с точки зрения философии жизни определения, данные апостолом философии. Аристотель давал примеры исходя из эпохи, в которой он жил и творил. Я же попытался дать примеры, исходя из послеаристотелевских эпох и вплоть до наших дней, то есть до двадцать первого века.
Для того, что одно предшествует другому, [или первое другого], Аристотель определяет четыре смысла.
В первом и самом основном смысле - по времени, в зависимости от которого об одном говорится как о более старом и более древнем по сравнению с другим: ведь нечто называется более старым и более древним потому, что времени прошло больше. Так, например, основание Рима предшествовало основанию Константинополя. Этому утверждению есть веские доказательства: по легенде Рим был основан в
Из вышеизложенного правильнее было бы определить последующее событие как окончание или следствие предыдущего действия или события.
Второй смысл аристотелевского предыдущего действия имеет следующее определение: «Первее то, что не допускает обратного следования бытии, например, "одно" первее "двух": если имеется "два", то прямо следует, что имеется "одно"; но если имеется "одно", то из этого не обязательно следует, что имеется "два", так что от "одного" нет обратного следования остального. Таким образом, перевес, надо полагать, у того, от чего нет обратного следования бытия». Так, с теологического подхода можно определить то, что до того как Бог создал нашу Землю, здесь не было ничего. И ничто не являлось предыдущим действием для данного события. Само создание земли обетованной являлось предыдущим событием, которое привело к появлению жизни на планете. Для тех, кто всю жизнь проводит в духовных делах неважно то, что было до Бога, они рассматривают жизнь с самого создателя. Для людей же науки второе определение Аристотеля не может быть приемлемо, так как для нас понятен их интерес к тому, что было до того, как возникла Земля. Образование нашей планеты для них выступает последующим действием, после того как кусочки космических тел в результате центробежных сил, действующих как снежный комок в сугробе, образовалась Земля. Второй смысл аристотелевского определения предыдущего события имеет явно предопределенный характер. Человека всегда интересовала предыдущая неизвестная сторона бытия, иначе Магеллан бы не решился на кругосветное путешествие в
Третьим смыслом предыдущего события мыслитель определял тем, что первое говорится в смысле определенного порядка, так, как в науках и речах. В доказывающих науках имеется предшествующее и последующее по порядку (ведь геометрические элементы по порядку предшествуют чертежам, а в искусстве чтения и письма звуки речи или буквы предшествуют слогам), и одинаково в речах - а именно вступление по порядку предшествует изложению сути дела. В данном случае можно определить то, что для математиков в системе чисел за цифрой один существует обратный порядок чисел в виде нуля, минус одного и т. д. вплоть до бесконечности. Для химиков элементы таблицы Менделеева будут предшествовать формулам, те же в свою очередь, являясь последующим событием. В то же время могут выступать, как и предыдущим, так как они предшествуют решению задач. То же событие с таким же успехом происходит в лаборатории физики.
Далее, в четвертом значении аристотелевского предыдущего, то что, лучшее и более чтимое, по-видимому, по природе первее. И обычно большинство утверждает, что люди, более почитаемые и более любимые им "первее" его. Аристотель понимал, что этот смысл наименее подходящий. Мы ведь не можем считать, что Клисфен, проведший свои реформы во благо Греции в 509 -500 гг. до нашей эры, был раньше жестокого реформатора Драконта жившего в
Итак, вот, пожалуй, в скольких смыслах говорят о том, что предшествует, или первое. Помимо указанных смыслов первого, Аристотель определил то, что имеется, видимо, и другое значение того, что первее, а именно: о той из вещей, допускающих обратное следование бытия, которая так или иначе составляет причину бытия другой, можно было бы по справедливости сказать, что она по природе первее. А что нечто такое есть, - это ясно: бытие человека допускает обратное следование бытия с истинной речью о человеке; в самом деле, если имеется человек, то верна речь о том, что он человек. И это обратимо: если верна речь о том, что есть человек, то человек есть. Но верная речь, ни в коем случае не есть причина бытия вещи, однако вещь, по-видимому, есть некоторым образом причина истинности речи: ведь в зависимости от того, существует ли вещь или нет, речь о ней называется истинной или ложной. Здесь на первый план выходит само утверждение, которое по своей сути имеет предшествующее значение. И в последующие моменты истории многие утверждения станут первыми толчками к многовековым диспутам, которые будут иметь следственно-теоретический характер. Итак, Аристотель определил пять значений первого и второго, я же в свою очередь дополнил философа с позиции индивида двадцать первого века.
История
Размышления о природе исторического познания столь же стары, как и сама история: люди всегда интересовались своим прошлым и задавались вопросом о важности этих знаний. Определение истории как «наставницы жизни» восходит к античности. Тем не менее, можно утверждать, что никогда прежде проблема смысла изучения истории, возможности научного освоения ее содержания не стояли так остро, как в XX и XXI столетиях.
Проблема оправданной познаваемости истории — это проблема всей современной цивилизации, оказавшейся под угрозой гибели в результате вспышки военного варварства. ХХ век - это век двух мировых войн и экономических кризисов, которые охватили все сферы нашей общественной жизни. XXI век принял эстафетную палочку у своего предшественника и побежал по тому же направлению - к войнам и кризисам. Наблюдая за всем происходящим с позиции простого человека, кажется, что мир катится к чему-то непонятному для него же самого. В данном случае ты невольно задаешь себе вопрос: «Как стоит изучать историю, чтобы не повторять ошибки прошлого?».
Шпенглером был выдвинут тезис о принципиальной невозможности научного познания историком иных культур — замкнутых в себе «монад», обладающих глубокой специфичностью и непроницаемых для взгляда извне, - помимо его собственной. По мнению данного теоретика истории, историк по природе своей не может изучать другие культуры из–за того, что они замкнуты и не такие, как его культура, короче говоря, англичанин никогда не поймёт японскую культуру так, как её понимает сам японец. Так, например, культ смерти у самураев, который известен в Европе под названием харакири, является неправильным объяснением ритуального самоубийства - в японской культуре оно обозначает «неудачную попытку самоубийства», правильно понятие звучит «сикоку». Но так как первое название в определении ритуала осталось в памяти европейцев, то второе до сегодняшнего дня не применяется. Это говорит о том, что мы не всегда внимательно относимся к своеобразию неизвестных нам культур.
Американские историки Ч. Бирд и К. Беккер так декларировали непознаваемость прошлого: историческое познание произвольно и лишено всякой научности, историк творит совершенно субъективно, он не воспроизводит факты прошлого, но создает их, исходя из собственных идей и представлений своего времени. «Любая история есть современная история» (Б. Кроне), «Писаная история — акт веры» (Ч. Бирд), «Всяк сам себе историк» (К. Беккер).
Дильтеем провозглашалось то, что единственный способ постижения прошлого — это «симпатизирующее понимание» или «воображение», достигаемое в результате внутренних процессов мысленного «вживания», психологического «проникновения» в «дух эпохи». В научной среде того времени усилилась тенденция изображать историю не столько как науку, сколько как художественное творчество до того момента, когда Гегель сформулировал, принцип тождества духа и мира, в котором дух находит форму своей реализации, исключал сомнения в возможности познания истории.
Видные европейские историки, такие как Леопольд фон Ранке, Фюстель де Куланж, Люсьен Февр и Марк Блок, выпустили на первый план, пожалуй, один из самых главных постулатов науки ХХ века: история познаваема. Они считали, что историю возможно познать, применяя методы, которые будут способствовать углубленному изучению исторического процесса. В данном случае все зависит от того, есть ли в наличии у историка чувство исторической традиции. Ведь когда человек не знает историю, это не значит, что он её не любит, он попросту в школе не выработал в себе чувство исторической традиции. В данном случае все зависит и от учителя, т. к. он является тем источником, из которого черпает знания ученик, если же и данный источник не владеет данным чувством, то в данном случае можем констатировать лишь то, что у определенного народа отсутствует чувство исторической традиции. Где следует искать причину этого? Возможно, в политических неудачах которые испытывал данный народ, например, философ Антуан Огюст Курно писал, что француз — антиисторичен, так как у него отсутствовали какие-либо роялистические чувства к концу Первой Французской Империи. Получается, что если бы французы знали свою историю, то они бы поступили так же, как поступали роялисты, которые по своей сути были контрреволюционерами.
С другой стороны политические неудачи усиливали у германцев чувства исторической традиции, по Версальскому договору 1918 территория Германии сократилась на 70 тыс. кв. км, она лишилась всех немногочисленных колоний; военные статьи обязывали Германию не вводить воинскую повинность, распустить все военные организации, не иметь современных видов вооружения, выплатить репарации. С этим унижением не мог смириться германский дух, который в своей истории знал две империи (два рейха) – Первый рейх 962 –
«Если история познаваема, почему же стоит изучать её?» - может спросить ученик своего учителя. В принципе, вопрос поставлен правильно, т. к для многих история останется лишь школьным предметом, на котором они сорок пять минут слушали рассказ учителя о войнах, восстаниях и революциях.
В самом деле, если даже считать, что история ни на что иное не пригодна, следовало бы все же сказать в ее защиту, что она увлекательна. Или, точнее, — ибо всякий ищет себе развлечения, где ему вздумается, — что она, несомненно, кажется увлекательной большому числу людей. Некоторым нравится читать и смотреть фильмы про Вторую Мировую войну, некоторые увлекаются историческими романами типа «Айвенго», сами этого не понимая, они снова дотрагиваются до истории, в первом смысле могут увидеть, как одевались их герои в разные эпохи, и во втором они смогут понять, какие факторы способствовали тому, что герой поступил именно так, а не иначе.
Но есть люди, которые не увлекаются наукой, а, так сказать, работают в ней. Это ученые, которые находят для себя только одну науку, заниматься которой им приятней всего. Обнаружить ее, дабы посвятить себя ей, - это и есть то, что называют призванием.
Марк Блок писал, что жажде знаний предшествует простое наслаждение; научному труду с полным сознанием своих целей — ведущий к нему инстинкт; эволюция нашего интеллекта изобилует переходами такого рода. Даже в физике первые шаги во многом были обусловлены старинными «кабинетами редкостей». Мы также знаем, что маленькие радости коллекционирования древностей оказались занятием, которое постепенно перешло в нечто гораздо более серьезное. Таково происхождение археологии и, ближе к нашему времени, фольклористики. Читатели Александра Дюма — это, быть может, будущие историки, которым не хватает только тренировки, приучающей получать удовольствие более чистое и, на мой взгляд, более острое: удовольствие от подлинности Ришелье и мушкетеров и вообще эпохи, в которой жили данные персонажи.
Зрелище человеческой деятельности, составляющей ее особый предмет, более всякого другого способно покорять человеческое воображение. Особенно тогда, когда удаленность во времени и пространстве окрашивает эту деятельность в необычные тона. Сам великий Лейбниц признался в этом: когда от абстрактных спекуляций в области математики или теодицеи он переходил к расшифровке старинных грамот или старинных хроник имперской Германии, он испытывал, совсем как историки, это «наслаждение от познания удивительных вещей». Такое наслаждение испытывает каждый, который работает в области истории. Представьте себе, что пять минут назад вы не знали, что Иван Грозный не был законнорожденным сыном Василия III, после того, когда вы прочитали у современника русского царя данную информацию, вы как будто смотрите правде в глаза и отвечаете себе на многие вопросы, вот почему русский царь ввел опричнину, он хотел найти истинного царя Георгия, чтоб расправиться с ним, чтоб последний, не дай Бог, не высказал свои права на трон. После того, как мы испытали наслаждение, мы чувствуем свою обязанность опубликовать находку, чтобы дать возможность наплодится от новоузнанного и другим таким же, как мы. Но то, что мы напишем, следует писать объективно и правдиво раскрывая ту и только ту информацию, которую нам оставил хронист. Леопольд Ранке был сторонником строго объективного изучения исторического прошлого. Он считал, что задача историка - в выяснении «как дело было» без всякого обмана. Игры, писал Андре Жид, ныне для нас уже непозволительны, кроме, добавил он, игры ума.
Когда же мы опубликуем информацию, мы не успокаиваемся, так как нас влечет жажда к поиску нового, того, что до нас еще никто не открыл, мы будем перечитывать хронику ещё десять раз с целью найти ненайденное, ведь мы уверенны, что именно нам суждено быть первооткрывателями в нашей области науки. Блок писал, что отказывать человечеству в праве искать без всякой заботы о благоденствии, утоления интеллектуального голода — означало бы нелепым образом изувечить человеческий дух.
Вот в чем смысл работы историка, он знает, что работа, проделанная им, сделана во благо человечества и своей народной истории. Ведь для каждого история имеет свой образ, каждый её видит по-своему. Для меня история - это муза Клио, которая совсем молода, но одновременно и умна, она умеет хранить тайны и делится ими неохотно. Она хочет, чтоб каждый историк был на коленях перед ней, ведь Клио - это наша икона, которой мы каждый раз молимся в ожидании какого-нибудь чуда в виде удачного открытия.
Тот же Марк Блок писал: «Состарившаяся, прозябавшая в эмбриональной форме повествования, долго перегруженная вымыслами, еще дольше прикованная к событиям, наиболее непосредственно доступным, как серьезное аналитическое занятие история еще совсем молода. Она силится теперь проникнуть глубже лежащих на поверхности фактов; отдав в прошлом дань соблазнам легенды или риторики».
Фюстель де Куланж и до него Бейль, вероятно, были не совсем правы, называя историю «самой трудной из всех наук». Просто, историю надо понимать, и не бояться проникать в её темные стороны. Даже тогда, когда мы знаем, что обнаруженная нами информация будет идти в разрез общепринятому мнению, мы должны понимать, что так хочет история, ведь историк - это адвокат истории, который защищает её права на протяжении многовекового существования человечества. Наше кредо в отстаивании прав истории, это кредо Мартина Лютера, который говорил: «На том стою и не могу быть иначе».
Шарль Сеньобос писал: «Задавать себе вопросы очень полезно, но отвечать на них очень опасно». Можно было бы согласится с высказыванием французского историка, но не в случае истории. Историк, по сути своей, должен отвечать на поставленные перед собой вопросы. Ведь не отвечая на свой же вопрос, он сводит на нет все свои долговременные исследования. Вопросов, как и ответов, бояться не следует. Так, если бы физики, химики и биологи не были так дерзки в своей профессии, многого ли достигла бы физика, химия и биология?
II. Предмет науки истории
Греческое слово «история» означает «исследование», «расспрос», «рассказ», «знание». В значении данного слова мы можем понять, как писалась история еще во времена Гекатея Милетского и Геродота. С того времени прошло много веков, но объекты, которые являются предметом истории, не претерпели существенного изменения. Что же являлось и продолжает являться предметом исторического исследования? Иногда говорят: «История — это наука о прошлом». Я согласен с мнением М. Блока, что это неправильно. Ибо, во-первых, сама мысль, что прошлое, как таковое, способно быть объектом науки, абсурдна. Как можно без предварительного отсеивания сделать предметом рационального познания феномены, имеющие между собой лишь то общее, что они не современны нам? Точно так же можно ли представить себе всеобъемлющую науку о вселенной в ее нынешнем состоянии?
Наука показывает, с одной стороны, точку скрещения, где союз двух дисциплин представляется необходимым для любой попытки найти объяснение; с другой стороны, это точка перехода, где, завершив описание феномена и занимаясь отныне только оценкой его последствий, одна дисциплина в какой-то мере окончательно уступает место другой. Что же происходит всякий раз, когда, по-видимому, настоятельно требуется вмешательство истории? — появление человеческого.
Фюстель де Куланж предметом истории называл человека. Жюль Мишле по данному поводу писал: «Мы будем заниматься одновременно изучением человека индивидуального — это будет философия — и изучением человека социального — это будет история». Надо заметить, что тот же Фюстель де Куланж позже высказал эту мысль в форме более сжатой и полной, развитие которой в вышеприведенной фразе является в целом лишь неким комментарием: «История — не скопление всевозможных фактов, совершившихся в прошлом. Она — наука о человеческих обществах». Заявив, что в центре внимания историка должен стоять человек, Блок спешит уточнить: не человек, но люди — люди, организованные в классы, общественные группы. Коллективная психология привлекает его преимущественно именно потому, что в ней выражается социально детерминированное поведение людей.
Тем самым методология Блока далека от установок современных ему немецких историков: в центре их внимания было не столько общество, сколько государство.
Люсьен Февр считал, что история должна изучать «не еще одного человека, и никогда просто человека, но человеческие общества, организованные группы или своего рода цивилизации».
Карл Маркс выдвинул идею, что в основе исторического процесса лежит развитие и изменение социально-экономического строя. Не всегда это можно применить для объяснения развития самого исторического процесса. Ведь идеологом марксизма на первый план выдвигалась классовая борьба как рычаг развития всего общества. Ставя перед собой как предмет изучения социальный строй в определенный период исторического времени, он не откроет перед нами полную картину развития как общества, так и индивида в обществе в политико–культуральном плане.
В свою очередь Гердер, усматривал движущее начало исторического процесса в культуре и предлагал сделать её главным предметом исторической науки. В понятие культуры он включал язык, все виды духовной и хозяйственной деятельности людей и их общественные отношения. Но Гердер не понимал, что в центре той же культуры стоит человек, так как он является главным носителем и хранителем её ценностей. Человек оставил надписи на пирамидах, камнях и папирусах, человек оставил археологу свое жилище в таком виде, в котором оно было несколько тысячелетий назад. В человеческой среде возникли представления о духах и божествах. Из всего вышеизложенного мы приходим к тому, что История – это наука о прошлом человеческого общества и его настоящем, о закономерностях развития общественной жизни в конкретных формах, в пространственно-временных измерениях. Содержанием истории вообще служит исторический процесс, который раскрывается в явлениях человеческой жизни, сведения о которых сохранились в исторических памятниках и источниках. Явления эти чрезвычайно разнообразны, касаются развития хозяйства, внешней и внутренней общественной жизни страны, международных отношений, деятельности исторических личностей.
III. Время в истории
«Наука о людях», — сказали мы об истории. Это еще очень расплывчато. Надо добавить: «о людях во времени». Историк не только размышляет о «человеческом». Среда, в которой его мысль естественно движется, — это категория длительности времени и само историческое время. Марк Блок писал, что время истории — это плазма, в которой плавают феномены, это как бы среда, в которой они могут быть поняты. Число секунд, лет или веков, требующееся радиоактивному веществу для превращения в другие элементы, это основополагающая величина для науки об атомах. Но произошла ли какая-то из этих метаморфоз тысячу лет назад, вчера, сегодня или должна произойти завтра, — это обстоятельство, наверно, заинтересовало бы уже геолога, потому что геология — на свой лад дисциплина историческая, для физика, же это обстоятельство совершенно безразлично.
Ни один историк не удовлетворится констатацией факта, что Первый крестовый поход длился четыре года. Историку гораздо важнее установить для похода рыцарей его конкретное хронологическое место в судьбах европейских обществ (1095 -1099). И, никак не собираясь отрицать того, что духовный, экономический кризис пуржило в начале средних веков являлся главнейшей причиной данных походов. Историк все же решится подробно его описать лишь после того, как с точностью определит этот момент в судьбе самих людей, героев происшествия, и цивилизации, которая была средой для такого кризиса. И в данном случае историк опять опирается на временное пространство. Если мы говорим об участниках того же крестового похода, мы указываем года их жизни, нет, не потому, что хотим узнать, сколько они жили, а потому, что хотим понять, что подвигло старика римского папу Урбана II, понтификат которого длился десять лет (1088-1099), призвать христиан на борьбу с мусульманами. Хотел ли он «освобождения гроба господня», или все же им двигала жажда наживы, так как в тот период Иерусалим являлся важным экономическим центром на пути с Востока в Европу? Это вопрос, не требующий точного ответа, так как по своей сути он риторический. Вот в чем заключается работа историка: констатировать факт в его историческом времени, мы же, читатели, сами должны ответить на вопросы, которые возникают у нас во время чтения.
Принято считать, что век - это небольшой отрезок времени для истории как науки. Для читателя же событие, которое описывает целый век (тем более, что в книге оно занимает много страниц), покажется целой вечностью. Так, например, Столетняя война между Англией и Францией (1337- 1453), кому-то покажется очень протяженной, но для историка длительные года войн с переменными успехами и перерывами - это незначительный отрезок времени, который в свою очередь состоит из элементов. Историк просто обязан проследить все этапы данной войны, проверить каждую дату. Успеть ухватить все. В наш век нам всегда не хватает времени, для нас оно проходит стремительно, порой мы забываем, что мы ели вчера за ужином. История же призвана ухватывать даже такие мелочи. Она не приемлет слова Горация: «Мы говорим, время же заветное мчится». История останавливает время, и возвращает историка назад, для него оно мчится в обратном направлении, то, что для нас было вчерашним днем, для него это, например, 12 января, потому что ему значим этот день в его истории.
IV. Поиск исторических истоков
Ренан писал: «Во всех человеческих делах, прежде всего, достойны изучения истоки». А до него Сент-Бев: «Я с интересом прослеживаю и примечаю все начинающееся».
Для историка, который занимается наукой, определение причинно- следственной связи является одной из первостепенных задач. Как же найти истоки? Чтобы обнаружить начало, нужно исследовать конец. Так, например, если мы хотим обнаружить, откуда берут начало все революции, мы должны в первую очередь, проследить где они чаще всего происходили, и во-вторых, какие специфические требования выдвигали идеологи данных движений. Так, ни для кого из историков не будет секретом, то, что истоком революций
Другим примером может служить спор об истоках европейского феодализма, что, в своем роде, стало истоком для возникновения германистской и романистской школ в историографии XIX века. Первые, в лице Леопольда фон Ранке, Феликса Дана, считали, что в Европу феодализм, или цивилизация, «пришла из германских лесов». Вторые, в лице Фюстелья де Куланжа и Ги де Мопассана, считали, что генезис феодализма произошел в Риме. И те, и другие выдвигают свои доводы, чтоб доказать правоту своего тезиса. Посторонний же читатель путем анализа вправе выбрать одну из сторон или предложить свое решение проблемы. Ведь великолепие истории заключается в том, что многовековые споры и труды могут быть разрушены в один миг и за один день.
V.Настоящее и прошлое
«Кто будет придерживаться только настоящего, современного, тому не понять современного»,— писал Мишле. В свою очередь Лейбниц добавлял: «истоки современных явлений найдены в явлениях прошлого, ибо действительность может быть лучше всего понята по ее причинам». На протяжении своего развития человек всегда стремился понять настоящее с помощью прошлого, в уме у него крутится один и тот же вопрос: «А почему сейчас так, а не иначе?». Ответ на данный вопрос всегда нужно искать в прошлом, так как именно оно является нашей дверью в будущее. Чем для нас является это прошлое? Для некоторых прошлым может быть то, когда они окончили университеты, для других - это разглядывание фотографий многолетней давности, ведь это также является эталоном прошедшего. Для историка прошлое имеет двойное значение, во-первых, прошлое связанное с его жизнью, во-вторых, это прошлое, которое связано с человечеством. Это прошлое не имеет определенных границ. Можно так выразиться, что историк живет историческим прошлым, а тот, кто не занимается историей, живет жизненно увиденным прошлым. В случае обычного человека он знает причину настоящего, так как он сам в прошлом соткал свое настоящее. Историк же исследует то, что соткало все человечество, и именно в этой области он сосредоточит свои поиски, так как человечество - это неизменное и постоянная константа в мире. Человек в большинстве случаев являлся проводником идей, которые сохранились в настоящем. Человек - это причина в прошлом, то, что мы имеем в настоящем - это последствия, а то, что мы будем иметь потом - это история. На современном этапе своего развития человечество достигло такого уровня инновационного развития, что оно попросту не заинтересовано в изучении прошлого, да и зачем, скажете вы, есть ли необходимость вникать в идеи старика Вольта о гальванизме, чтобы запустить или отремонтировать динамо-машину? В какой-то степени вы будете правы, но это лишь в какой-то степени, ведь незнание законов прошлого не только вредит познанию настоящего, но ставит под угрозу всякую попытку действовать в настоящем. Все-таки если бы не было Вольта, кто знает, когда бы мы увидели динамо-машину в действии. Человек XXI века - это пленник открытого. Он считает ненужным задумываться о том, что было, так как он этого не видел. История для некоторых останется просто книгой с красочным рисунком на обложке. Предисловие к «Accessiones Historicae» (1700) гласит: «Трех выгод мы ждем от истории: прежде всего — наслаждения узнавать необычные вещи, затем — полезных, особенно для жизни, наставлений и наконец — рассказа о том, как настоящее произошло из прошлого, когда все превосходно выводится из своих причин».
Если мы определили, что незнание прошлого неизбежно приводит к непониманию настоящего, то, пожалуй, столь же тщетны попытки понять прошлое, если не представляешь настоящего. Как считал Марк Блок, «способность к восприятию живого — поистине главное качество историка».
Знал ли я действительно — в полном смысле слова «знать», — знал ли я нутром, что такое мировой экономический кризис, прежде чем сам его испытал, прежде чем узнал, что означает для государства, когда и без того слабая экономика приводит к обнищанию людей? Прежде чем я сам в
Настоящий контакт с современностью дает нам условия увидеть прошлое. Когда в последний раз я посещал румынский город Сибиу, для меня как историка было важнее всего увидеть музей и средневековые ратуши, сохраненные до наших дней. Через атмосферу настоящего я проникал в атмосферу прошлого. Так же и для представителя другой профессии, если, например, модельер приехал в тот же город, первым делом он зашел бы на экспозицию костюмов. И наверняка бы не пропустил выставку костюмов прошлых эпох, так как нередко для создания своего шедевра он берет за образец костюмы именно из прошлых эпох. Но эрудит, которому неинтересно смотреть вокруг себя на людей, на вещи и события, вероятно, заслуживает, чтобы его, как сказал Пиренн, назвали антикварным орудием. Ему лучше отказаться от призвания в своей профессии.
Историк должен воспитывать в себе чувство исторической чуткости. Мэтланд считал, что для того чтоб понять, как проходили события прошлого, нужно читать историю «наоборот», то есть с позиции сегодняшнего дня. Ведь нам легче всего идти от более известного к неизвестному.
Некоторые хотят узнать, как возникло данное явление? Но сперва необходимо вскрыть его природу, а это возможно лишь при знакомстве с ним в его зрелом, наиболее завершенном виде. «Можно по праву спросить, не лучше ли было бы, прежде чем погружаться в тайны происхождения, определить черты законченной картины? - писал Блок, - Поэтому нередко для истолкования далекого прошлого надо обратиться к более близким временам и «бросить на предмет общий взгляд, который один только способен подсказать главные линии исследования». «Вы не можете изучать эмбриологию, если не знаете взрослого животного».(Cambridge Economic History of Europe. Cambridge, 1941)
VI. Историческое исследование
Историк как таковой начисто лишен возможности лично установить факты, которые он изучает. Ни один специалист-медиевист не видел Карла Великого или Влада Цепеша. Ни один специалист по наполеоновским войнам не слышал пушек Аустерлица. Итак, как же мы получаем данные о том, что мы не видели? О предшествовавших эпохах мы можем говорить лишь на основе показаний свидетелей. Марк Блок сравнивает историка со следователем, который пытается восстановить картину преступления, при котором сам он не присутствовал.
Представим себе Цезаря, одержавшего победу и тут же начавшего собственноручно писать о ней следующую свою главу в Записках о галльской войне. Он составил план сражения. Он этим сражением командовал. Благодаря незначительной территории он мог наблюдать всю схватку — она развертывалась на его глазах. И все же не будем обольщаться, многие существенные эпизоды ему придется описывать по донесениям своих помощников. Но и тогда он, став рассказчиком, будет, вероятно, вести себя так же, как за несколько часов до того, во время боя. Когда ему приходилось ежеминутно направлять движение своих отрядов, сообразуясь с изменчивым ходом баталии, какая информация, по-вашему, была для него полезней: картины боя, более или менее смутно видимые его глазами, или же рапорты, которые доставляли ему помощники, такие как Марк Антоний и другие? Изредка полководец и впрямь может самолично быть полноценным свидетелем своих действий. Дело в том, что непосредственное наблюдение — почти всегда иллюзия, и как только кругозор наблюдателя чуть-чуть расширится, он это понимает. Даже у самого способного человека точность запечатлевающихся в его мозгу образов нарушается по причинам двух видов. Одни связаны с временным состоянием наблюдателя, например, с усталостью или волнением Другие — со степенью его внимания. За немногими исключениями мы хорошо видим и слышим лишь то, что для нас важно.
Из этого следует то, что все увиденное состоит на добрую половину из увиденного другими.
Подобно Цезарю работает историк, который исследует современность. Некоторые считают, что историку, который исследует время, в которое он живет, легче написать и объяснить то или иное событие. Не всегда это так, так как исследователь редко является прямым свидетелем тех или иных событий. Например, итальянский историк не наблюдал за событиями
Не менее сложна работа историка прошлого, он не видел то, о чем пишет, но применяет для своего исследования письменные источники в виде текстов, которые оставили такие же, как он, историки-хронисты. Он использует археологические данные, которые оставлены самим объектом исследования историка. Но все же в уме каждый историк не всегда уверен в объективности своих источников, так как он думает с позиции наших дней, ведь и в наше время одно и тоже событие разными сторонами объяснялось по разному, например, если советские историки считали, что Сфатул Цэрий действовавший в Бессарабии в
Историки - это разведчики прошлого, которые передвигаются по его следам, воскрешая историю. Но прошлое запрещает им узнавать о нем что-либо, кроме того, что оно само, намеренно или ненамеренно, им открывает. Марк Блок писал, что всегда неприятно сказать: «я не знаю», «я не могу узнать». Но говорить об этом надо только после самых энергичных, отчаянных розысков. Бывают, однако, моменты, когда настоятельный долг ученого велит, испробовав все, примириться со своим незнанием и честно в нем признаться.
Все же, чтобы историк некогда не заходил в подобные тупики, при изучении события он должен использовать все доступные в его время средства, методы и источники, ведь изучение всех событий в человеческой жизни в прошлом и большинства из них в настоящем должно быть, по удачному выражению Франсуа Симиана, изучением по следам.
VII. Источники.
Французские историки Ш. Ланглуа и Ш. Сеньобоса, считали: «История пишется по источникам». Итак, историки «составляют историю», которая и есть «не что иное, как обработка документов». В свою очередь, Мишле писал, что история должна быть все более и более отважной исследовательницей ушедших эпох, а не вечной и неразвивающейся воспитанницей их «хроник». Пожалуй следует согласиться с данным высказыванием, так как если бы история не освободилась от констатаций только исторических дат, то во-первых, она была бы скучной и, во-вторых, бездушевной. Для придания душевности истории, исследователь не только констатирует дату, он подробно описывает событие, под звездой которой оно прошло. Но чтобы описать событие, историк нуждается в источниках, то есть материалах, современных данному событию. Он их собирает, читает, старается оценить их подлинность и правдивость. После этого, и только после этого, он пускает их в дело.
Другими словами, всякое историческое изыскание с первых же шагов предполагает, что исследование ведется в определенном направлении. Например, историка интересует личность господаря Молдовы Штефана чел Маре. Возможно, он хочет исследовать часть его жизни, которая связана с его семьей. Всегда вначале — пытливый дух. Ни в одной науке пассивное наблюдение никогда не было плодотворным. Для начала своего исследования он применит источники, которые отражают жизнь господаря, то есть «Летопись» Мирона Костина, свидетельства путешественников, которые в XV веке посещали Румынские княжества, и другие виды источников.
Было бы большим заблуждением считать, что каждой исторической проблеме соответствует один-единственный тип источников, применимый именно в этом случае. Напротив, чем больше исследование устремляется к явлениям глубинным, тем скорее можно ждать света от сходящихся в одном фокусе лучей — от свидетельств самого различного рода. Какой историк религии захочет ограничиться перелистыванием теологических трактатов или сборников гимнов? Он хорошо знает: об умерших верованиях и чувствах созданы и скульптурные изображения на стенах святилищ, а расположение и убранство гробниц скажут ему, пожалуй, не меньше, чем многие сочинения. Наши знания о германских нашествиях основаны не только на чтении хроник и грамот, но в такой же мере и на раскопках погребений, и на изучении названий местностей. По мере приближения к нашему времени требования, понятно, меняются. Но от этого они не становятся менее настоятельными. Неужели нам, чтобы понять современное общество, достаточно погрузиться в чтение парламентских дебатов или министерских документов?
Лишь с помощью источников составляются интереснейшие исторические трактаты. Когда мы читаем учебник истории, редко в наших умах можно проследить мысль о том, какого труда стоило историку проштудировать каждый источник и выделить из него главное. Марк Блок считал, что всякая книга по истории, достойная этого названия, должна была бы содержать главу или, если угодно, ряд параграфов, включенных в самые важные места и озаглавленных примерно так: «Каким образом я смог узнать то, о чем буду говорить?». Он был уверен в том, что, ознакомившись с такими признаниями, даже читатели-неспециалисты испытают истинное интеллектуальное наслаждение. Зрелище поисков с их успехами и неудачами редко бывает скучным - «Холодом и скукой веет от готового, завершенного».
Но в процессе своего исследования историк может столкнуться с военно-революционной небрежностью, которая теряет документы, и, что еще более опасно, со страстью к тайнам (дипломатическим, деловым, семейным), которая прячет документы или уничтожает их. И тогда исследователю приходится просто строить догадки о том, что на самом деле хранится в сейфах папской курии, какие неизвестные документы, которые раскрывают кровавые процессы инквизиции, и в дальнейшем преднамеренно утаиваются от глаза историка и почему это так делается? Французский историк Луи Альфан писал, что цель истории — «спасти от забвения факты прошлого», поэтому первая и основная задача ученого — установление подлинности документа, в котором, по убеждению Альфана, непосредственно и целиком запечатлена историческая правда. Историк полностью зависит от исторических свидетельств и только от них. «Там, где молчат источники, нема и история; где они упрощают, упрощает и она; где они искажают, искажает и историческая наука». Все же Исторический источник в принципе неисчерпаем, — его познавательные возможности зависят от способности историков вопрошать их по-новому, подходить к ним с тех сторон, с которых ранее их не изучали.
VIII. Критика исторических свидетельств
Критика — это «некий факел, который нам светит и ведет нас по темным дорогам древности, помогая отличить истинное от ложного». Так говорил Элли дю Пэн. Стоит согласиться с данным высказыванием, так как с помощью критики мы нередко находим ошибки и фальшивость документов и грамот. Даже самый умный судья знает, что свидетелям не всегда можно верить. С такой недоверчивостью можно отнестись к историческим свидетельствам. Имея в руке ручку и перед собой лист бумаги, кто угодно может написать, что угодно. И не всегда на практике оказывается, что то, что было написано им, соответствует исторической правде.
«Говорят, — писал Мишель Левассер, - что сущность ума состоит в том, чтобы не верить всему подряд и уметь многократно сомневаться».
Анализируя какой-либо исторический источник, историк старается исходить из позиции здравого смысла. Но что такое здравый смысл? Всего лишь образец, который состоит из необоснованных постулатов и поспешно обобщенных данных опыта. Возьмем мир физических явлений. Здравый смысл отрицал антиподов. Он отрицает эйнштейновскую вселенную. «Здравый смысл» как будто должен отрицать, что император Оттон I мог подписать в пользу пап акт, содержавший неосуществимые территориальные уступки, поскольку он противоречил прежним актам Оттона I, а последующие с ним никак не согласовывались. И все же надо полагать, что ум у императора был устроен не совсем так, как у нас, — точнее, что в его время между тем, что пишется, и тем, что делается, допускали такую дистанцию, которая нас поражает: ведь пожалованная им привилегия бесспорно подлинная.
Тем, кто призвал не всегда полагаться на правила логического ума, был Жан Мабильон. Он первый, кто привел к рождению критического метода. В его труде «О дипломатике» , опубликованном в
Как же происходит разоблачение лжи и ошибок?
Вот передо мной лежит стопка средневековых грамот. Одни датированы, другие — нет. Там, где дата указана, надо ее проверить: опыт учит, что она может быть ложной. Даты нет? Надо ее установить. В обоих случаях я воспользуюсь одними и теми же средствами. По характеру письма (если это оригинал), по состоянию письма, по учреждениям, которые там упоминаются, и по общему ходу изложения данный акт, предполагаю я, соответствует легко отличимому стилю румынских логофетов периода около XV века. Если он выдает себя за документ времени правления Александру чел Бун - обман, таким образом, разоблачен. Итак, дата примерно установлена.
Из всех ядов, способных испортить свидетельство, самый вредоносный — это обман.
Он, в свою очередь, может быть двух видов. Прежде всего, обман, связанный с автором и датой: фальшивка в юридическом смысле слова. В 1864 -1873 были изданы «Письма Мари Антуанетты», французской королевы, жены Людовика XVI, но, как указывает Марк Блок, эти письма оказались фальшивыми, так как они не были написаны рукою королевы.
Кроме того, существует обман в самом содержании. Цезарь в своих «Комментариях», где его авторство нельзя оспаривать, сознательно многое исказил, многое опустил. В некоторых местах он рассматривал германцев с позиции борьбы с «варварами».
Но недостаточно констатировать обман, надо еще раскрыть его мотивы. Кроме того, прямая ложь как таковая — тоже своего рода свидетельство. Доказав, что знаменитый диплом Карла Великого, пожалованный церкви в Ахене, в городе, который был резиденцией франкских королей и местом коронации германских императоров, является подделкой, мы избавимся от заблуждения, но не приобретем никаких новых знаний. А вот если удастся установить, что фальшивка была сочинена в окружении Фридриха Барбароссы и целью ее было служить великим имперским мечтам, так как средневековые германские императоры считали себя прямыми преемниками римских и франкских государей; идея преемственности императорской власти служила укреплению авторитета императоров Священной Римской империи и оправданием их притязаний на господство над Римом. Так критика приходит к тому, чтобы за обманом искать обманщика, т. е. в соответствии с девизом истории, — человека.
Что касается плагиата, то он в те времена считался самым невинным делом: анналист, биограф присваивали себе целые пассажи из сочинений более древних авторов. Кто не согласится с тем, что работа Фридриха Энгельса «Происхождение частной собственности, семьи и государства», является плагиатом труда Моргана «Древнее общество»?
Предрассудок одержал верх над обычной точностью глаза, и его свидетельство, как и многие другие, говорит нам не о том, что он наблюдал в действительности, а о том, что в его время считалось естественным видеть.
Однако для того, чтобы ошибка одного свидетеля не стала ошибкой многих, чтобы неверное наблюдение не превратилось в ложный слух, необходимо определенная критика источников, которая будет определять точный отбор информации и будет способствовать объективному исследованию события.
IX. Сравнение
Мабильон создал дипломатику, сопоставляя меровингские дипломы то один с другим, то с текстами иных эпох или иного характера. Это доказывает то, что в основе всякой критике лежит сравнение, которое в свою очередь приводит к сходству или различию в сообщениях источников.
Например, грамота, датированная XI в, написана на бумаге, тогда как все обнаруженные до сих пор подлинные документы той эпохи написаны на пергаменте; форма букв в ней сильно отличается от той, которую мы видим в других документах того же времени; язык изобилует словами и оборотами, не свойственными тогдашнему обиходу. Или так: характер обработки некоего орудия, как нам говорят, — палеолитического, обнаруживает приемы, которые, насколько нам известно, применялись лишь в эпохи гораздо более близкие к нам. Мы сделаем вывод, что эта грамота и это орудие — поддельные. Приговор будет вынесен на основе разноречия, но из соображений совсем иного рода. В данном случае аргументация будет строиться на том, что в пределах жизни одного поколения в рамках одного и того же общества господствует такое единообразие обычаев и технических приемов, что ни один индивидуум не может существенно отойти от общепринятой практики. Мы считаем бесспорным, что какой-нибудь логофет Мирон времен Иоана Водэ выписывал буквы примерно так же, как его коллеги, то есть другие писцы его времени.
Чтобы источник был признан подлинным, требуется его определенное сходство с близким ему сообщением.
Как ученый, историк отбирает и просеивает, т. е., говоря коротко, анализирует. И прежде всего он старается обнаружить сходные явления, чтобы их сопоставить.
Нас интересует язык? Лексика и синтаксис расскажут о состоянии латыни, на которой в то время и в определенном месте старались писать. В этом не совсем правильном и строгом языке мы выявим некоторые особенности разговорной речи. А может быть, нас больше привлекают верования? Перед нами — яркое выражение надежд на потустороннюю жизнь. Политическая система? Мы с величайшей радостью прочтем имя императора, дату его правления. Экономика? Возможно, эпитафия откроет нам еще не известное ремесло. И так далее.
Сможем ли мы понять состояние румынского на данной стадии, если отвлечемся от предшествующего развития этого языка? В той мере, в какой изучение феноменов человеческой жизни осуществляется от более древнего к недавнему, они включаются, прежде всего, в цепь сходных феноменов.
Дело историка — непрестанно проверять устанавливаемые им подобия, чтобы лучше уяснить их оправданность, и, если понадобится, их пересмотреть.
Не обнаружено писем на румынском языке, написанных ранее
Наша условная грамота
X. Исторические парадоксы
«Когда читаешь, - пишет отец Делэ, - что церковь отмечает в один и тот же день праздник двух своих деятелей, которые оба умерли в Италии; что обращение одного и другого было вызвано чтением «житий святых»; что каждый из них основал монашеский орден с названием, происходящим от одного и того же слова; что оба эти ордена были затем упразднены двумя папами-тезками, так и хочется сказать, что, видимо, в мартиролог по ошибке вписали одну и ту же личность под двумя именами. Между тем, это чистая правда: ставши монахами под влиянием биографий праведников, святой Джованни Коломбини основал орден иезуатов, а Игнатий Лойола — орден иезуитов; оба умерли 31 июля (первый близ Сиены в
Какова была вероятность того, что родится Сталин? Что Адольф Гитлер, будучи в
«Физически невозможное событие, — сказал Курно, — это всего лишь событие, вероятность которого бесконечно мала»
XI. Право личного мнения
Способен ли ученый быть вполне нейтральным и свободным от оценочных суждений в человеческих делах, даже если он подходит к ним «без гнева и пристрастия», скажем, в силу большей временной дистанции?
Знаменитая формула Ранке гласит: задача историка — всего лишь описывать события, «как они происходили» (wie еs eigentlich gewesen war). Геродот говорил это задолго до него: «рассказывать то, что было (ton eonta)».
В данном случае перед нами возникают сразу две проблемы: проблема исторического беспристрастия и проблема исторической науки как попытки воспроизведения истории (или же как попытки анализа).
Но существует ли на самом деле проблема беспристрастия? Она возникает только потому, что и это слово, в свою очередь, двусмысленно. Есть два способа быть беспристрастным — как ученый и как судья. Основа у них общая — добросовестное подчинение истине. Ученый регистрирует и, более того, провоцирует опыт, который, возможно, опровергнет самые дорогие для него теории. Честный судья, каково бы ни было его тайное желание, допрашивает свидетелей с одной лишь заботой — узнать факты во всей их подлинности. И для ученого и для судьи — это долг совести, о котором не спорят. Но наступает момент, когда их пути расходятся. Если ученый провел наблюдение и дал объяснение, его задача выполнена. Судье же предстоит еще вынести приговор. Если он, подавив личные симпатии, вынес приговор, следуя закону, он считает себя беспристрастным. И действительно будет таковым, по мнению судей. Но не по мнению ученых. Ибо невозможно осудить или оправдать, не основываясь на какой-то шкале ценностей, уже не связанной с какой-либо позитивной наукой. Что один человек убил другого — это факт, который в принципе можно доказать. Но чтобы покарать убийцу, мы должны исходить из тезиса, что убийство — вина, а это по сути — всего лишь мнение, относительно которого не все государства были единодушны.
И вот историк с давних пор слывет неким судьей подземного царства, обязанным восхвалять или клеймить позором погибших героев. Надо полагать, такая миссия отвечает прочно укоренившемуся предрассудку. Все учителя, которым приходилось исправлять работы учеников, знают, как трудно убедить этих юношей, чтобы они с высоты своей парты не разыгрывали роль судей в истории. Тут особенно уместно замечание Паскаля: «Все играют в богов, творя суд: это хорошо, а это плохо».
Марк Блок считал, что история, слишком часто отдавая предпочтение наградному списку перед лабораторной тетрадью, приобрела облик самой неточной из всех наук, так как бездоказательные обвинения мгновенно сменяются бессмысленными реабилитациями. И впрямь, господа сталинисты и антисталинисты, скажите нам, бога ради, попросту, каким был Сталин?!
Монтень писал: «Когда суждение тянет вас в одну сторону, невозможно не отклониться и не повести изложение куда-то вкось». Чтобы проникнуть в чужое сознание, отдаленное от нас рядом поколений, надо почти полностью отрешиться от своего «я». Но, чтобы приписать этому сознанию свои собственные черты, вполне можно оставаться самим собою. Последнее, конечно, требует куда меньше усилий. Насколько легче выступать «за» или «против» Лютера, чем понять его душу; насколько проще поверить словам папы Григория VII об императоре Генрихе IV или словам Генриха IV о папе Григории VII, чем разобраться в коренных причинах одной из величайших драм западной цивилизации - борьбе за инвеституру!»
Естественно полагать, что генерал Монштейн, вступив в Курскую битву 5 июля
Короче говоря, в исторических трудах царит и все освещает одно слово: «понять». Не надо думать, что хороший историк лишен страстей — у него есть, по крайней мере, эта страсть.
XII. Изучение целого
Для занятий наукой всегда требуются две вещи — предмет, а также человек, то есть её главное действующее лицо. Историческое события мы рассматриваем как какое-либо театральное действие.
Марк Блок писал: «В пейзаже, который я вижу из своего окна, каждый ученый найдет для себя поживу, не думая о картине в целом. Физик объяснит голубой цвет неба, химик — состав воды в ручье, ботаник опишет траву. Заботу о восстановлении пейзажа в целом, каким он предо мной предстает и меня волнует, они предоставят искусству, если художник или поэт пожелают за это взяться. Ведь пейзаж как некое единство существует только в моем сознании». Ибо ее предмет, в точном и последнем смысле, — сознание людей. Отношения, завязывающиеся между людьми, взаимовлияния и даже путаница, возникающая в их сознании, — они-то и составляют для истории подлинную действительность.
Мишле в
Но работа по восстановлению целого может проводиться лишь после анализа и исторического сравнения.
Самое оправданное и нередко самое полезное — сосредоточиться при изучении общества на одном из его частных аспектов или, еще лучше, на одной из четких проблем, возникающих в том или ином его аспекте: верованиях, экономике, структуре населения или групп, политических кризисах... При таком разумном выборе не только проблемы будут поставлены более четко, но даже факты связей и влияний получат более яркое освещение.
XIII. Понятийная система
«Решающий момент, когда четкие и специальные определения и обозначения приходят на смену понятиям, по происхождению туманным и статистическим, для истории еще не наступил», - писал Поль Валери. В некотором смысле Валери прав, так как и в наше время мы встречаем сухие понятия, порой непонятные для уха простого читателя учебника по истории. Но факт остается фактом, если есть понятие, то есть его определение, благодаря которому мы узнаем о самой сущности термина.
Чтобы дать названия своим действиям, верованиям и различным аспектам своей социальной жизни, люди не дожидались, пока все это станет объектом беспристрастного изучения. Поэтому история большей частью получает собственный словарь от самого предмета своих занятий. Она берет его, когда он истрепан и подпорчен долгим употреблением, а вдобавок часто уже с самого начала двусмыслен, как всякая система выражения, не созданная строго согласованным трудом специалистов.
В документах различных эпох, исследователи встречают свою терминологию, которая была характерна для языка, на котором был написан тот или иной документ: если историк к ним прислушивается, он пишет всякий раз под диктовку другой эпохи. Но сам-то он, естественно, мыслит категориями своего времени, а значит, и словами этого времени. Когда мы говорим о патрициях, современник Катона Старшего нас бы понял, но если автор пишет о роли «буржуазии» в кризисах Римской империи, как нам перевести на латынь это слово или понятие? Так две различные ориентации почти неизбежно делят между собой язык истории.
Прежде всего, изменения вещей далеко не всегда влекут за собой соответствующие изменения в их названиях. Это наблюдение применимо даже к технике, подверженной, как правило, весьма резким переменам. Марк Блок давал такой пример: «Когда сосед мне говорит: «Я еду в своем экипаже», должен ли я думать, что речь идет о повозке с лошадьми или об автомобиле? Только предварительное знание того, что у соседа во дворе — не каретный сарай, а гараж, позволит мне понять его слова». (Во французском языке автомобиль обозначают тем же словом (voiture), что и повозку, карету.)
В других случаях установлению или сохранению единообразного словаря мешают социальные условия. В сильно раздробленных обществах часто бывало, что учреждения вполне идентичные обозначались в разных местах разными словами. И в наши дни сельские говоры заметно различаются меж собой в наименованиях самых обычных предметов и общепринятых обычаев. Например, если болгары из села Твардица ведро называют словом «Коха», то те же болгары, но из села Кирютня этот предмет назовут «казан».
В некоторых случаях в ходе исторического времени понятие приобретает другой смысл, слово «литургия» в Древней Греции определялось как обязательное финансирование в пользу торгового флота со стороны аристократии, в наше время данный термин обозначает совершенно другое - Литургия (греч. λειτουργία, «служение», «общее дело») — главнейшее христианское богослужение у католиков, православных.
В отличие от математики или химии, историческая наука не располагает системой символов, не связанной с каким-либо национальным языком. Историк говорит только словами, а значит, словами своей страны. Но когда он имеет дело с реальностями, выраженными на иностранном языке, он вынужден сделать перевод. Тут нет серьезных препятствий, пока слова относятся к обычным предметам или действиям. Но как только перед нами учреждения, верования, обычаи, более глубоко вросшие в жизнь данного общества, переложение на другой язык, созданный по образу иного общества, становится весьма опасным предприятием. Ибо, выбирая эквивалент, мы тем самым предполагаем сходство. Сколько «феодализмов» расплодилось в мире — от Китая до Франции! По большей части они ничуть не похожи. Просто каждый или почти каждый историк понимает это слово на свой лад.
Любой важный термин, любой характерный оборот становятся подлинными элементами нашего познания лишь тогда, когда они сопоставлены с их окружением, снова помещены в обиход своей эпохи, среды или автора, а главное, ограждены — если они долго просуществовали — от всегда имеющейся опасности неправильного истолкования. И тут, я думаю, мы подходим к сути дела. Вспомним красивую фразу Фонтенеля: «Лейбниц, - говорил он, - дает точные определения, которые лишают его приятной свободы при случае играть словами».
Можно ли себе представить, чтобы химик сказал: «Для образования молекулы воды нужны два вещества: одно дает два атома, другое — один; первое в моем словаре будет называться кислородом, а второе водородом»? Марк Блок утверждал, что, если поставить рядом языки разных историков, даже пользующихся самыми точными определениями, из них не получится язык истории.
XIV. Историческое рассуждение
Всякий исследователь в области науки мыслит с помощью «почему» и «потому что». Эти слова являются составными элементами для построения исторически логического рассуждения.
Вообразим, что по дороге едет автомобиль. Вдруг он надирается на камень и падает в пропасть. Чтобы этот случай произошел, потребовалось соединение многих детерминирующих элементов. В их числе сила тяжести, дорога, которая была проложена, например, с целью связать село с городом. Итак, можно с полным основанием сказать, что если бы законы механики были иными, если бы эволюция земного шара протекала иначе, если бы злополучный камушек не оказался на дороге, машина бы не упала в пропасть. Но попробуйте все же спросить, что было причиной падения, и всякий ответит: неосторожное вождение шофера. И не в том дело, что именно этот антецедент был самым необходимым для данного события. Множество других были в равной степени необходимыми. Но среди всех прочих он выделяется несколькими очень четкими чертами, он был последним, наименее постоянным, наиболее исключительным в общем ходе вещей; наконец, в силу именно этой его наименьшей всеобщности его вмешательства как будто легче всего было избежать. По этим соображениям он представляется нам находящимся в более прямой связи со следствием, и у нас невольно возникает чувство, что именно он и вызвал аварию.
Марк Блок задавал вопрос: «Кому из военных историков придет в голову включить в число причин победы силу притяжения, от которой зависят траектории снарядов, или физиологические особенности человеческого тела, не будь которых, снаряды не могли бы наносить смертельные раны?». Для исторически логического рассуждения историк должен мыслить проблемами, это во-первых, во-вторых, опираться только на факты, и ,в-третьих, уметь импровизировать, как писал Николай Йорга, «чтобы дописывать недостоющие буквы в документе, говорить недописанное». Ибо доказательство в истории - это не точное доказательство геометрических теорем и физических правил, это театрализованное действие, в которым вы находитесь рядом со своими персонажами, в нашем голосе, в нашей мимике мы выражаем свое логическое отношение к тому или иному событию. Но в своем рассказе он должен быть приверженцем к закону честности, который обязывает каждого историка не выдвигать никаких положений, которые нельзя было бы проверить и тем более доказать.
Для того, чтоб ученик понимал слова историка-учителя, он должен стремится к точности изображения изучаемой на данном уроке эпохи. Но быть точным — значит быть конкретным. Обнаруживаемые в средневековых документах крестьяне, утверждал Блок, «должны предстать существами из плоти и костей, которые работают на подлинных полях, испытывают настоящие трудности».
На учителя возлагается большая ответственность: помочь ученику понять смысл истории, тот вопрос, который мы себе задали в начале.
XV. Смысл и назначение истории
Смысл истории обретается вместе с уверенностью, что происходящие на поверхности социальной действительности процессы не исчерпывают исторической логики.
И мораль и история существуют в качестве источника будущего. В этом смысле, жизнь вне Истории — то же, что жизнь вне морали: она лишает человечности и достоинства и сильных мира сего, перестающих стесняться и духом обреченных пресмыкаться без веры и надежды».
Но, по меньшей мере, неразумно пренебрегать уроками прежнего прошлого. Одной из первых проблем истории является его соотношение с повседневностью. Чтобы история преподносила нам меньше трагических сюрпризов, надо по возможности сокращать разрыв между историей и повседневностью. Нам дано сделать исторический процесс прозрачным для нашего обыденного сознания.
В то же время История выполняет несколько социально значимых функций. Первая – познавательная, интеллектуально развивающая, состоящая в самом изучении исторического пути стран, народов и в объективно-истинном, с позиции историзма, отражении всех явлений и процессов, составляющих историю человечества.
Вторая функция - практически-политическая. Сущность ее в том, что история как наука, выявляя на основе теоретического осмысления исторических фактов закономерности развития общества, помогает вырабатывать научно обоснованный политический курс, избегать субъективных решений. В единстве прошлого, настоящего и будущего – корни интереса людей к своей истории. Русский историк В.О. Ключевский, определяя практическое значение знаний истории, исторического сознания, отмечал: «Каждому народу история задает двустороннюю культурную работу – над природой страны, в которой ему суждено жить, и над своею собственной природой, над своими духовными силами и общественными отношениями».
Третья функция – мировоззренческая. История создает документально точные повести о выдающихся событиях прошлого, о мыслителях, которым общество обязано своим развитием. Мировоззрение – взгляд на мир, общество, законы его развития – может быть научным, если опирается на объективную реальность. В общественном развитии объективная реальность – это исторические факты. История, ее фактологическая сторона, является фундаментом, на котором зиждется наука об обществе. Чтобы выводы из истории стали научными, необходимо изучать все факты, относящиеся к данному процессу в их совокупности, только тогда можно получить объективную картину и обеспечить научность познания.
История обладает огромным воспитательным воздействием. Это четвертая функция истории. Знание истории своего народа и всемирной истории формирует гражданские качества – патриотизм, показывает роль народа и отдельных личностей в развитии общества; позволяет познать моральные и нравственные ценности человечества в их развитии, понять такие категории, как честь, долг перед обществом, видеть пороки общества и людей, их влияние на человеческие судьбы.
Изучение истории приучает мыслить историческими категориями, видеть общество в развитии, оценивать явления общественной жизни по отношению к их прошлому и соотносить с последующим ходом развития событий.
Думиника Иван Иванович
1 августа 1988 г. – родился, в г. Чадыр–Лунга (Чадыр–Лунгский район).
1995 – 1998 – Чадыр–Лунгская школа № 4.
1998 – 2004 – Гимназия с. Твардица, (Тараклийский район).
2004 – 2007 - Теоретический лицей с. Твардица.
2007 – поступил в Молдавский Государственный Университет г. Кишинев. Факультет: Истории и Психологии (с 2008 Истории и Философии).
Творец уйдет природой побежденный.
Однако образ им запечатленный,
Веками будет согревать сердца.
Микеланджело
Няма коментари:
Публикуване на коментар